— А всё, — мать недовольно передёрнула плечами. — Рано утром он куда-то уехал. Мне историю женщины не рассказывал, совета не спрашивал. Решил всё сам. Как вернулся, заикнулся, что скоро наша жизнь изменится. Забрал из шкатулки приличную сумму, ополовинил наши и без того скудные сбережения. Я испугалась, что его эта женщина загипнотизировала, околдовала. Хотя, брать у нас было нечего. Жалела, что рассказала о ней Егору… Документы оформили быстро. С переездом затягивать не стали.
— А пятая монета? — спросила она.
— А-а, — протянула женщина, — пятую Егор отдал главному врачу. О роженице, найденной у реки без паспорта, со следами побоев, нужно было сообщить в полицию. Сдался наш Михаил Семёнович после разговора с Егором, не устоял против золота. Умел отец с людьми договариваться.
— И всё? — в уголках глаз Ольги заблестели слёзы.
— Просила она беречь тебя. А ты… плакала много. Чувствовала, что тебя мать оставила, — заплакала она.
Ольга поморщилась, спросила:
— Как она выглядела? — уже знала, что услышит.
Мама зашмыгала носом:
— Красивая. Возле тридцати, невысокая, длинные волосы. Вот глаза у неё до чего яркие были, зелёные, притягивали магнитом. Забыть трудно. Ты на неё похожа: подбородок, губы, волосы такого же цвета, особенно когда назад зачёсаны. Егор как-то обмолвился, что ты дочь достойного человека, знатного и очень богатого. Я так и поняла — спрятала тебя мать от смерти. Сказала, что когда настанет время, придёт за тобой. Я ждала. Не знала, как отдавать стану. Сердце кровью обливалось. Не пришла… Погибла, наверное. Девяностые годы…
Мать замолчала, потупившись:
— Одну её просьбу так и не решилась исполнить.
Ольга молчала. В сознании острыми жгучими вспышками прорывались воспоминания. Слёзы застилали глаза.
— Она просила назвать тебя Леовой, — зачастила женщина, заторопилась, оправдываясь: — Ну, какая Леова? Имя нерусское, странное. Отец, правда, противился, а я настояла, убедила. Оля, Оленька… Созвучно ведь. Так, дочка? — тронула она её за плечо.
Ольга машинально кивнула. Чего уж теперь говорить об этом?
— Ты мать свою не осуждай. Видно, не было у неё другого выхода. И Светлану не слушай. Плохо у неё всё, вот и злая. У Алексея любовница. Уже года полтора как. И не фифа вовсе, — пожала мама плечами недоуменно. — Воспитательницей в детском саду работает. И мальчик от первого брака есть. Восемь лет.
Ольга молчаливо вскинула брови — о семейных неурядицах сестры слушать не хотелось. Снедало желание остаться одной. Ей есть, о чём подумать и что вспомнить. Но мать не перебивала — пусть выговорится.
— Собрался из семьи уходить. Пускай идёт. Он ведь не хотел второго ребёнка. Я Светлане говорила: не вздумай рожать, пожалеешь. Нет, сама решила, как только узнала про женщину эту. Молчала, терпела, глупая. Разве мужчину ребёнком удержишь? Если из семьи не уйдёт, то блудить всё равно не перестанет, — махнула она рукой. — Мука одна.
Заметив отрешённый взгляд дочери, переключилась на неё:
— Что делать собираешься?
— Уеду.
— В Горск?
— Да. Есть неплохие варианты.
— Умница, — обняла она её. — А Светлана остынет, помиритесь. Не впервые ведь ссоритесь.
Так было впервые. Ольга не стала расстраивать мать, но твёрдо решила с сестрой не общаться.
— Ты как, дочка? Мне остаться с тобой на ночь?
— Не нужно. Со мной всё в порядке. Только устала очень. Голова болит.
— Я поеду? — после затянувшейся паузы спросила мать. — А деньги утром привезу.
— Какие деньги?
— Твои. У Светланы есть в сейфе. Хочет она монету себе, — усмехнулась, — пусть купит у тебя.
— Не нужно, мама. Я не возьму.
— Возьмёшь.
Ольга взволнованно вскочила с дивана:
— Даже не думай! Она же тебя за это…
Мать оборвала её устало:
— Хватит, дочка, паниковать. В этот раз будет по-моему. Будет правильно.
Глава 7
Закрыв за матерью дверь, Ольга с трудом доплелась до дивана.
Воспоминания не заставили себя долго ждать — ворвались в сознание ослепительной вспышкой, ожили, замелькали сбивчивыми разрозненными обрывками.
Закружило, завертело…
Не так быстро. Пожалуйста, медленнее, — молила Ольга, корчась на постели, потирая виски ледяными ладонями.
Поток замедлился, приостановился. Вспышки поблёкли, потускнели и вовсе пропали, возвращая в библиотеку, в тот февральский вечер, когда на одной из полок она обнаружила роковой шестой томик стихов лорда Байрона.
Ольгу окатило страхом, сковало болью, накрыло пеленой забвения.
Надвинулись события: острые и болезненные, как порез ножом, сопровождающиеся запахом лекарств, пепла и дождя, дыханием ветра и весны, отражением хмурого неба в лужах на булыжной мостовой.
Их разбавили яркие и приятные, как солнечный день, чувства.
Волновали тактильные ощущения от прикосновения к различным тканям, предметам, шерсти животных.
Бередили душу звуки вальса, полонеза и волынки, женский смех, торопливый стук каблуков по пустым коридорам.
Преследовал блеск кровавых рубинов, чёрного бриллианта и белоснежного нарядного жемчуга.
Пьянил тонкий вкус игристых вин, запах изысканных блюд, приторный аромат сладких духов.
Виделись река, город, рассеянный свет газовых фонарей и мрачная темень узких глухих переулков. Тело обдувал порывистый ветер, влажной моросью освежал лицо ситник.
— Лондон, Темза, — прошептала Ольга, узнавая Лондонский Тауэр, Парламент, вокзал Юстон, здание банка, Мраморную триумфальную арку.
Сквозь закрытые ставнями окна просачивался смрад канализации, затхлости, свечного воска и керосина. Его сменил запах краски, картонного клея, благовоний, книг.
Были и другие ощущения: головокружительные, волнующие. Они смущали. От них бросало в дрожь и учащённо билось сердце. Чувства, вызванные мужскими прикосновениями.
Ольга тяжело вздохнула, отдаваясь на милость воспоминаний. Они захватили, увлекли… Разные, различимые…
Поцелуй с привкусом горечи расставания — жадный, иссушающий. Мартин.
Крепкие объятия — многообещающие, игривые, ласковые. Вкрадчивый шёпот у лица, вкус упругих губ, запах разгорячённого тела. Стэнли.
Иной аромат — чуждый, животный, соблазнительный, искушающий, грешный. Уайт.
Жгучая ненависть, жажда расправы. Холод металла под ладонями. Глухой звук удара, кровь. Грохот падения с лестницы, фейерверк перед глазами, душная навалившаяся тяжесть. Барт.
