- И? Они не посмеют ослушаться прямого приказа...
- Если получат его. А так... сбой портальной связи.
- Такого еще ни разу не было.
- Все когда-то бывает впервые. Уверен, они эту возможность предусмотрели. Предатели всегда предусматривают возможность предательства. Хотя бы со стороны Фиоля. Например, донос ваших шпионов. Поверьте, они ждут именно такой реакции.
Рамер немного помолчал, но, скорее, согласно.
- Почему ваш отец не заключил помолвку от вашего имени? - спросил он, наконец, - сейчас все было бы на порядок проще. Будь ваша кузина невестой или даже уже женой...
- Запрет Храма, - коротко отозвался Эшери.
- Можно было обратиться в Аверсум. Отец бы договорился с Храмом. Да и родство не такое близкое.
- Храма Змея, - уточнил Эшери. - С ним не договариваются. Его указания исполняют. Либо - игнорируют и платят положенную цену.
Светляк мигнул. Рамер глянул на него - только глянул, кажется, укоризненно, хотя в полутьме Эшери мог и ошибиться. Никаких импульсов не посылал - а свет мгновенно выправился, словно устыдился - и опять стал ровным.
- У вас есть решение, - Рамер не спросил. Он знал ответ, - Вы пришли не за помощью. Вы пришли за разрешением. Что же вам нужно, герцог Монтрез?
Эшери на миг прикрыл глаза ресницами, собираясь с духом. И бросился - как в воду.
- Мне нужен Открытый Императорский Лист. На любые действия, которые я сочту нужным произвести от рассвета сего дня - и до заката.
Ну вот, сказал. Небеса, вроде, не разверзлись. Но, попроси кто о таком у прежнего Императора, уже держал бы путь в Лонгери, в закрытой карете с конвоем. Потому что о таком не просят. Это из легенд о тех мифических временах, когда люди еще верили друг другу.
- Что-то еще? Магическая поддержка? Солдаты?
Эшери вздрогнул и во все глаза уставился на императора.
Рамер девятый, действительно сказал именно это. Ему не послышалось.
- Нет, - торопливо мотнул головой Эшери, - у меня есть.
- Значит, это правда. До меня дошли сведения, - невозмутимо пояснил император, - что у младшего Монтреза сомнительные связи. Это так и нужно понимать? Как сомнительные связи? Или - как личную тайную гвардию?
Император смерил герцога долгим взглядом. Эшери молчал - а что тут еще можно было сказать?
Владыка огромной страны удовлетворенно кивнул - прядь темных волос упала на смуглое, резкое лицо - и придвинул к себе лист бумаги и стило. Писал он очень быстро, не крупным, но разборчивым почерком.
Эшери так и подбивало вытянуть шею и посмотреть - что пишет император: открытый лист или приказ об его аресте?
Сдержался.
Закончив писать, Рамер, видимо, по привычке, пробежал написанное глазами, кивнул, поставил внизу подпись. Присыпал песком. Стряхнул его в специальный ящик и приложил свой перстень.
На плотном листе бумаги появилась печать.
- Герцог...
Эшери взял. Пробежал глазами...
"Податель сего документа на территории Империи имеет исключительное право проходить портальной сетью на любые расстояния (расходы писать в счет казны), проводить с собой любых людей и в любом количестве, проносить любые грузы. Всем воинским и гражданским подразделениям оказывать полное содействие. Документ действителен до захода солнца сего дня..."
Дальше шли число, месяц и подпись.
- Это все? От меня точно больше ничего не требуется?
- Это намного больше, чем я рассчитывал, - сказал Эшери, пряча бесценный документ за подкладку камзола.
- Это намного больше, чем я намеревался вам дать поначалу, - признался Рамер Девятый.
Эшери, который был уже намерен встать, снова опустился на кресло.
- Если мне будет позволено спросить... Почему?
- Спросить позволено... - Рамер вдруг улыбнулся, неожиданно весело. Антрацитовые глаза встретились с изумрудными, - Но я не отвечу. Должны же у меня быть хоть какие-то личные секреты от подданных?
Глава 4 ПОБЕГ
"...Вечером я боялся, что умру. А утром пожалел, что вечером не умер", - вспомнила Алета. Так говорил кто-то из ее кавалеров, и рассказывал он о вечеринке с обильными возлияниями. Лукаш? Конд? Да какая разница, когда ей так плохо!!!
Вчера она не поверила Эшери. Оказалось, зря. Состояние было до изумления паршивым: голова кружилась, стоило приподнять ее над подушкой, а тело казалось чужим и тяжелым. Попытка сжать руку в кулак закончилась тем, что Алета в потрясении уставилась на свои родные пять пальцев, которые просто отказались ей подчиняться.
Впредь наука: кузен зря предупреждать не будет.
Но надо же как-то подниматься. Ванна, завтрак. Прогулка... И, у нее, вроде как, на сегодня побег запланирован. А как это все проделать, если сил нет вообще?
Жиаль, возмутительно свежая и бодрая, появилась как кара богов.
- Госпожа, ванну готовить?
Глазами души Алета увидела дивную картину - как она хватает предательницу за волосы и окунает в здоровую бочку с водой. И держит там, пока плотное тело в коричневой униформе не перестает трепыхаться.
Картина доставила удовольствие, и такое, что Алета невольно улыбнулась.
- Мне что-то нездоровиться. Наверное, перетанцевала вчера на балу. Или ветром просквозило...
Девчонка немедленно состроила круглые глаза:
- Да как же это можно, госпожа?! Ведь завтра...
- Что - завтра? - немедленно прицепилась Алета.
Жиаль смутилась.
- Ваши опекуны гостей ждут, - попыталась выкрутиться она. Прозвучало это так неловко, что баронесса Шайро-Туан уверилась - знает, поганка! Если не все - то многое. И молчит, как еретик в подвалах Храма.
- Гости? Важные?
Жиаль быстро закивала:
- Еще какие важные, госпожа. В доме все с ног сбились: моют, трут, чистят, проветривают. С мебели чехлы снимают.
- Интересно... В моем доме гости настолько важные, что слуги все в работе - а я ничего об этом не знаю. Тебе не кажется это странным? - Алета сощурилась и вцепилась в чернявую девчонку острым взглядом светло-зеленых глаз. Жиаль заметно побледнела и сделала маленький шаг назад.
- Стоять! - шевельнуться Алета по-прежнему не могла, но властности в ее голосе хватило бы на троих, все же управляться со слугами ее учили с детства. - Значит так, моя милая. Мне плевать, что за договор связывает тебя с моей тетей, что она тебе обещала или чем пугает. С этого мгновения ты служишь только мне. Иначе...
- Что - иначе? - пискнула Жиаль.
- Закончишь свои дни на костре. Или рабыней в Храме, с отрезанным языком и клеймом на лбу.
