- Может быть, - усмехнулся расследователь, - какие отношения вас связывают с Лейшей Карай.
- С кем? - изумилась Алета, - впервые слышу это имя.
- Так и запишем - знакомство с сообщницей злостно отрицает, не смотря на то, что в возке по пути в Рахту приказала ей молчать и произнесла слова, весьма похожие на пароль и отзыв.
- Простите, а вас не затруднит писать в допросный лист только то, что я, действительно, говорю? - спросила Алета, начиная злиться. Сидеть перед молодым мужчиной в халате было и так-то достаточно неловко, а если при этом приходится выслушивать такую чушь... руки сами тянутся к кинжалу.
Проблема в том, что весь ее арсенал, и припрятанный под подушкой, и разложенный в комоде, был конфискован гвардейцами и, несомненно, приобщен к делу. - Или, может быть, я сама напишу все, что произошло этим утром? Насколько я знаю, закон это дозволяет.
- Закон дозволяет, - расследователь выпрямился и отложил перо. Он был сильно удивлен, но чем?
- Так как?
- А... вы умеете писать?
- И довольно разборчивым почерком. В отличие от вашего, - Алета придвинула лист, сдула со лба золотистую прядь и обмакнула в чернильницу поданное перо.
Расследователь смотрел на нее недоверчиво, как на мифического зверя Лефарана. Про себя баронесса подивилась - неужели в столице так редки люди, владеющие искусством складывать буквы в слова. Похоже, заяви она, что умеет ткать полотно из воздуха, он и то не впечатлился бы так сильно.
Следующую малую клепсидру мерзко правленное перо царапало такой же мерзкий, несколько раз скобленый пергамент, оставляя на нем неровные строчки. Относительно разборчивости почерка Алета похвасталась зря - она торопилась и злилась, а из сочетания злости, плохого пергамента и плохих перьев никогда не выходит красивого письма.
Тем не менее, закончила она довольно быстро.
- Прошу вас.
Расследователь схватил пергамент обеими руками, поднес к лицу.
- Что-то не так? - холодно осведомилась баронесса.
- Это что?
- Это мои показания. Я спрашиваю, что-то не так?
- Но... на каком это языке? Это не имперский.
- Закон предусматривает право арестованного дать показания на том языке, на каком ему удобнее.
- Это фиольский, - отмер, наконец, расследователь и по тому, как загорелись глаза паренька, его снова осенило гениальной идеей. - Он является вашим родным языком? Вы -подданная Священного Кесара?
- Сколько совершенно диких выводов из одной единственной предпосылки. К тому же неверной, - Алета заправила прядь за ухо, - это язык цаххе.
- Вы не похожи на цаххе.
- А я и не утверждала, что я цаххе, - с удовольствием сказала Алета, - просто мне удобнее дать показания именно на этом языке. По закону империи я имею на это право.
Алета понятия не имела, есть ли у нее такое право, или она его только что выдумала. Но, судя по всему, молодой расследователь Рахты знал законы так же твердо, как и баронесса.
- Вы не знаете имперского? - только и предположил он.
- Разумеется. Вы разве не заметили, что беседуете со мной на цаххе, кстати, мои комплименты, у вас прекрасное произношение.
- Издеваетесь, - понял тот.
- Моя очередь, - пожала плечами Алета, - не забудьте внести в допросный лист мое кольцо и все ножи. Я проверю. Читать на имперском я умею даже вверх ногами.
- Сколько талантов в одной женщине, - проворчал расследователь себе под нос, но, тем не менее, требование выполнил.
Еще через несколько томительно долгих мгновений предварительный допрос закончился и баронесса размашисто подписала внизу страницы: "Милостью Богов, царица народа цаххе, Алета Первая".
Оставив расследователя офигевать, она гордо вышла за служащим Рахты, гадая, положены ли царицам отдельные камеры.
Глава 12 НАСТАВНИК
По мосту Тихих Шагов никто и никогда не носился сломя голову, даже курьерских лошадей пускали шагом.
Отчего? То ли предание было, толи подлинный случай, но говорили, что однажды здесь споткнулся бегущий маг, да так неудачно, что подвернул ногу. Или вовсе сломал.
Нормальный маг что сделает? Пожмет плечами, буркнет: "Хорошо, не шею", полечит себя, да и пойдет по делам дальше.
А этот боли не любил и боялся настолько, что нечаянно проклял мост. И с тех пор все, кто пересекал его второпях, оказывались у целителя. Те же, кто переходил с берега на берег степенным шагом, никаких неудобств не испытывали.
Снять проклятье с моста Тихих Шагов пытались не раз. Но то ли неумелые маги попадались, то ли проклинающий был слишком силен. А, может, и вовсе не было никакого проклятья. Если не считать проклятьем кривые руки строителей, растущие из другого места.
Посмотреть на камешки моста, так выкладывали их, не иначе - с пьяных глаз. Тут только шагом - и самым осторожным, иначе не убережешь ни себя, ни лошадь.
Так и ехала карета посла - тихим шагом. Хотя дело было спешным, не терпящим отлагательств, и знатный пассажир торопил. Но кучер любил лошадей и рассудил просто: он то, если что, пару плетей переживет. Ну, почешется лишний раз. А вот лошадь с переломанными ногами - только на мясо.
Цокали копыта, случали колеса. Матерился посол - тихо, интеллигентно и почти цензурно, он все же был дипломатом очень высокого ранга, и даже наедине с собой оставался очень вежливым и предельно точным в формулировках. Даже не смотря на то, что матерился он на шести языках - он ни разу не ошибся: не назвал по-картаэлльски лошадь кобылой (потому что в Картаэлле "кобыла" - это еще и тупая, глупая женщина), не сказал по-фиольски "тихо едешь" -потому что фиольские дамы так говорят, когда мужчина не торопится уложить женщину в постель - а она уже согласна. И даже на цаххе не сказал "дурак", потому, что там с этого слова начинаются большинство проклятий. Почему-то цаххе считают, что глупость достойна быть проклятой не зависимо от обстоятельств. Можно даже просто так, безо всяких обстоятельств. Потому что если человек глуп - он уже проклят, хуже не будет.
И когда из тени, образованной постаментами "прекрасных" (по чести, довольно корявых) статуй возникли четверо, и один из них сразу взял лошадей под уздцы, а те послушно замерли -посол не высунулся из кареты с воплем: "Прочь с дороги, быдло, а то прикажу конями стоптать". Ничего подобного.
Он открыл дверцу и не спеша выставил ногу на ступень. Правая рука посла вполне официально и дипломатично легла на рукоять тяжелой боевой сабли - в его стране именно так путники приветствовали друг друга. А левая осторожно нащупала за плотным манжетом "рыбку". Это было уже не по дипломатическому протоколу, но не раз спасало послу жизнь.
- Благословение Небу, господа, - произнес он, - чем я могу вам помочь?
