Скрипнул зубами разочарованно. Выпрямился чуть ли не с болью, пригладил кое-как волосы, оглядывая Славку. Почти не заметно. Я даже платье умудрился не помять, только губы припухшие и румянец на щеках слишком яркий.
— Пойду позову его, — кивнул, разминая плечи, стараясь скинуть с себя похоть. Воронова отрывисто кивнула, подняла руки, поправляя воротник, по-прежнему идеальную прическу.
И я тормознул, до мозга наконец-то дошло то, что случилось до поцелуя.
— Слав, — позвал Воронову, она приподняла голову, — ты — невероятная. И кроме тебя никого, верь мне, — руки упали на подлокотники кресла, Лава едва приоткрыла рот. Но слов не нашла. Только смотрела растерянно и удивленно. Вспыхнули с новой силой скулы.
— Я верю, — прошептала едва слышно, краснея еще сильнее.
Знаю. Знаю, что верит, и это знание удивительно дергало и толкалось внутри меня. Отдавалось чем-то чудовищно огромным. Охренительное в своей нереальности чувство.
Я скрыл от Славки улыбку и все-таки ушел за Фирсовым, потому что разгребать дерьмо тоже надо.
Через двадцать минут Егорушка сидел на диване, пялился в пол и нес какую-то откровенную ахинею. О том, что не понимает, как такое произошло, и что больше так не будет. Я зверел, Славка хмурилась, отчего-то очень пристально наблюдая за парнем. Не за лицом, за движениями, руками, телом.
Я сначала не понял в чем дело, не обратил внимания. А когда дошло…
— Свободен, — оборвал я лепет Фирсова. — Пойдешь к новеньким пока, дальше посмотрим. Доступа к Энджи и Ирите у тебя больше нет. Ставку снизим процентов на двадцать.
— Гор, я обещаю… — начал по новой Егорушка.
— Свободен, я сказал, — прорычал, и разраба сдуло из кабинета.
Я дождался, когда его шаги стихнут, повернулся к Славке, скрипя зубами. Уверен, что она поняла раньше меня.
— Думаешь, синт? — спросил, сжимая пальцами виски.
— Скорее всего, очень похоже, по крайней мере. Надо его проверить, — вздохнула Воронова устало. — Вопрос только, как давно Фирсов на нем сидит и почему никто не заметил.
— Надо не только Егора проверить, а вообще все, к чему он имел доступ в последнее время. Тех, с кем он близко общался.
— Борисычу и хиарам тоже придется рассказать, если все подтвердится, — Славка закрыла лицо руками. — Нам только скандала с наркотой не хватало, представляю заголовки, — рыкнула она.
— Лукрецкий справится, — размял я шею, имея в виду нашего пярщика.
— Возможно… Надеюсь… — прозвучало как-то неуверенно.
— Так, — я поднялся на ноги. — Выкинь все из головы и не думай, возвращайся к работе. А с Фирсовым и тем, как его аккуратно проверить, я разберусь.
Славка только кивнула. Я поцеловал ее коротко и ушел к Борисычу разговаривать и вместе думать. Вообще, Воронова права, нам для полного счастья только наркоты не хватало.
Это пиздец.
Разговор с Борисычем и Келером вышел коротким. Борисыч слушал, Келер матерился и постоянно то ослаблял, то вновь затягивал узел галстука. Ситуация с учетом всего, что сейчас происходило в Иннотек, казалась раздражающе дерьмовой. Орали друг на друга мы с Виктором примерно минут сорок: я предлагал все-таки отправить Фирсова на принудительные анализы, а после, если диагноз подтвердится, и на лечение, юрист всея Иннотек топил за немедленное увольнение из-за несоответствия занимаемой должности. Хрен знает до чего бы мы в итоге доорались, но в какой-то момент Борисычу это надоело. Он поправил очки, поднялся из кресла, замер возле окна, повернувшись к нам спиной, заставляя нас обоих пристыжено приткнуться, и заговорил. С решением Борисыча согласись и я, и Келер.
Фирсов должен был сегодня же отправиться в отпуск, и биг босс объявить ему об этом собирался сам, заодно подключить к разговору штатного психолога. Разговор со штатным же психологом ждал на этой неделе всех, кто близко общался с Егором, впрочем, как и более пристальное внимание со стороны Тарасова и его миньонов. Хотелось надеяться, что урод в семье один, но… не получалось как-то. Келер и генеральный верой в лучшее тоже особенно не светились. Все все понимали. Все осознавали масштаб последствий, если инфа просочится в сми.
Шайка торчков в Иннотек… блеск, мать его. Охренительный пиар перед запуском Энджи на массовый рынок. Перед стартом Ириты…
Мы выходили из кабинета гендира, когда ИИ сообщила, что на линии терпеливо ждет, пока я освобожусь, Черт. Ждет уже минут двадцать и сдаваться, судя по всему, не собирается.
Пришлось сбавлять шаг и искать свободную переговорку.
— Давай, Лысый, сделай мой день еще замечательнее, — процедил я, когда за спиной закрылась дверь «Планет», и я привалился к косяку.
— Я не волшебник, Ястреб, — прогудел в ответ старый друг.
— У тебя пятнадцать минут, — стащил я с переносицы очки, садясь за стол.
— Я проверил всех, кого ты мне скинул, результаты у тебя в ящике. Личном. Но там тупик, Ястреб. Ты можешь их пролистать, конечно, но ничего не найдешь. Сухорукова реально не любили в тюрьме. После отсидки, впрочем, тоже. Он жил в какой-то заднице глобуса, в брошенной деревне под Тюкалинском, перебивался случайными подработками, потом сдох.
— Его чипировали? — спросил, заранее зная, что услышу в ответ.
— Да, — подтвердил Лысый. — Не сразу, но чип был. Там все чисто. Никаких сомнительных передвижений или контактов. Доступ к сетке и банкам ограниченный, причем жестко.
— Ясно. Окружение? Психолог? Тюремщики?
— Глухо. Психолог через два года после освобождения Сухорукова уехал в Омск, работает теперь там, о Светозаре, когда говорит, как об исключительно любопытном случае. Там нет личной заинтересованности, исключительно наука. Славку он никогда не видел, с ней не работал и даже не разговаривал.
— Уверен?
— Полностью, — хмуро ответил Черт, а я скрипнул зубами. — Я проверил всех, кто мог так или иначе пересекаться с Сухоруковым. Половина уже мертва, другая половина из Тюкалинска никогда и никуда не выезжала и не планирует. Нет ничего, ни одной ниточки, которая тянулась бы в Москву.
— Нестерова? Мать Дмитрия?
— Вот тут не совсем ясно, — как-то уклончиво и задумчиво раздалось в ответ.
— Распространи, пожалуйста, — бросил я короткий взгляд на терекер. М-м-м, с учетом свалившихся неожиданно жедешников, ждала меня сегодня ночь, полная эротических приключений. Жаль, что не со Славкой, а с кривым проектом, который срочно нужно было заточить под другое железо.
— Она немного… двинулась после всего.
— Это не то чтобы новость, Лысый, — прорычал я. — Ты тратишь мое…
— Не перебивай, Ястреб, — отбрил Серый примерно в том же тоне. Я понимал, чего он психует. Больше двух недель занимается Славкой и все еще топчется на месте. Удар по самолюбию, как серпом по яйцам. Гордыня когда-нибудь подведет его под монастырь.
