Я покачала головой, отбрасывая воспоминания, потянулась за стаканом, а через несколько секунд жадно глотала воду, чуть ли не мурлыча от наслаждения. Даже холод на кухне уже не казался таким безжалостным и выкручивающим кости.
Я допила последние капли, облизала губы и опять подставила стакан под кран, чуть ли не притоптывая в нетерпении. Пить все еще хотелось, пусть и гораздо меньше.
Снова поднесла стакан ко рту, когда там было чуть ли не с горочкой, но в следующий же миг отдернула руку с тихим ругательством, открывая глаза.
Что за хрень?
От воды воняло затхлым: плесенью и ржавчиной. Воняло так сильно, что в уголках глаз выступили слезы. Я поднесла стакан ближе к свету и ругнулась уже громче.
Мутная.
Внутри была какая-то мутная рыже-белесая жижа, с мелкими хлопьями чего-то непонятного, с черными вкраплениями. Затошнило. К горлу подступил комок, а желудок сжался в болезненном, колючем спазме, грозя вернуть назад все, что я так неосмотрительно и с такой жадностью успела проглотить.
Взгляд метнулся к крану, потом снова к стакану, опять к крану. Я ничего не понимала.
Из крана текла нормальная вода. Обычная. От нее не воняло, она ни запахом, ни цветом не походила на то, что плескалось у меня в стакане. Дело не в фильтре. Да и Энджи бы предупредила, если бы пришло время менять блоки.
С другой стороны, она так и не отреагировала на мою просьбу несколько минут назад… Может, ее снова глючит? Возможно, спайка прошла не так успешно, как мне казалось, и где-то остались баги логики, которые я не заметила. Надо будет утром проверить.
Я опять посмотрела на стакан, с трудом подавив очередной спазм в желудке, пропихнув комок в горле, с трудом сглотнув.
Может, дело в нем? Что-то было на дне? И я не почувствовала в первый раз, потому что эта бурда не успела раствориться…
Греби ж тебя, как же холодно.
Я вздохнула, включила другой кран, тщательно вымыла стекляшку, наблюдая как ржаво-белая муть смешивается с пеной и исчезает в сливе. Вытерла руки.
В холодильнике было несколько бутылок воды. Пока не разберусь, что не так с блоками, если с ними действительно что-то не так, рисковать больше не буду.
Я развернулась с вполне очевидным намерением, предвкушая, как наконец-то напьюсь, вот только так и осталась стоять на месте. Не в силах ни пошевелиться, ни сделать вдох, ни даже просто моргнуть. Пальцы вцепились в столешницу за спиной, сдавило спазмом горло.
Мне просто надо было за что-то схватиться, чтобы устоять на ногах, чтобы ощутить что-то реальное. Холод пронзил от пальцев ног, по позвоночнику, стиснул грудную клетку и свел челюсть. Ожгло, как будто хлыстом, как будто я очутилась в проруби в минус сорок. Ни вскрикнуть, ни вынырнуть на поверхность за глотком воздуха.
Холод и страх.
За столом, на том месте, на котором обычно сидела я, спиной к чернильно-черному провалу окна был Дым. Дым, которого я помнила, Дым, которого знала.
Улыбался его улыбкой, смотрел его глазами, даже отблески желтого света на пшеничных волосах были знакомыми. Все было знакомым, до мельчайших деталей. Димка… Точно такой, каким я видела его в последний раз.
Он сидел, положив руки перед собой, в школьном пиджаке и светлой рубашке, легкая куртка перекинута через спинку соседнего стула. Невозможно было разглядеть ее цвет, но… Я знала, что она синяя, что верхняя пуговица темно-серого пиджака держалась на честном слове, и что под рубашкой у Димы майка. Я знала, что на правой ладони Дыма наполовину стертая шпаргалка зеленой ручкой, потому что в тот день у его класса была проверочная.
Он сам мне рассказал… Димка…
Я смотрела на него и не могла поверить, и взгляд отвести не могла. Рассматривала жадно и пристально и тряслась от страха так, что не будь челюсть сжата — до боли и хруста — была бы слышна дробь моих зубов. Громкая и беспорядочная.
— Дым… — выдавила чужим голосом, рваным шепотом, полным недоверия и ужаса.
— Привет, Стася, — шире растянул он потрескавшиеся, обветренные губы. Сверкнули неестественно-белым в полумраке кухни зубы. — Ты наконец-то меня заметила, обратила на меня внимание. Я уж думал, придется тебя звать, — голос тоже был его. Интонации, тембр, манера немного растягивать окончания фраз. Вот только что-то не так было с этой улыбкой, в ней как будто чего-то не хватало.
Я смогла лишь драно качнуть головой. Все, на что меня хватило, все, на что я решилась, потому что боялась до чертиков отводить от него взгляд. И непонятно, чего больше было в этом чувстве: страха от того, что он останется, или страха от того, что исчезнет.
— Ты чего дрожишь? Дать тебе мою куртку? — Димка потянулся за одеждой.
— Не надо, — выдавила из себя по слогам прежде, чем его пальцы сомкнулись на ткани, зубы пару раз все-таки клацнули, заставляя вздрогнуть. Какой-то собачий, неестественный звук. — Я… все хорошо. Просто здесь холодно.
— Не так холодно, как будет, — ответил он непонятное, но руку вернул на место, снова сидел прямо. Смотрел на меня так же, как я на него: не моргая и не дыша. Изучал.
— Ты… как… — я не могла сформулировать вопрос, не могла даже понять толком, что спросить. В башке гудело, а картинка перед глазами вдруг подернулась непонятной пеленой.
— Только не плачь, Стася, — укоризненно покачал мальчишка головой. — Ты же знаешь, я не выношу, когда ты плачешь. И он, — Дым на миг нахмурился, — тоже не выносит слез.
— Дед? — не зная зачем, спросила я. Димка говорил о Сухорукове, сомнений в этом не было.
— Да, — серьезно кивнул Дима. — Не плачь, пожалуйста.
Я невероятным усилием заставила себя разжать пальцы и отпустить столешницу, быстро, судорожно вытерла сначала левый глаз, потом правый, чтобы продолжать видеть, чтобы держать Дыма в поле зрения.
— Я скучала, — почти прошептала одними губами, снова хватаясь за темное дерево за спиной, чтобы хоть немного вернуть ощущение реальности. — Я так скучала, Димка.
— Я тоже скучал, Стася, — кивнул он серьезно и опять улыбнулся. От этой улыбки стало снова не по себе. Страх опять сомкнул крючковатые, артритные пальцы на горле, забирая весь воздух. И я наконец-то смогла понять, что не так с его улыбкой, потому что на этот раз она не пропала с такой скоростью, как в первый, потому что на этот раз я всмотрелась в его лицо до рези в глазах. Димка улыбался только обветренными губами, взгляд оставался колючим и серьезным, совершенно чужим.
— Зачем ты здесь? — вопрос прозвучал еще тише, чем предыдущая моя фраза. — Почему…
— Предупредить, — просто пожал мальчишка тощими плечами, не давая договорить. Пожал нетерпеливо и резко, как будто торопился. — Может, все-таки возьмешь куртку? Тебя почти трясет.
Я яростно замотала головой.
Нет. Нет-нет-нет.
Мне не хотелось прикасаться к этой куртке, не хотелось даже смотреть на нее. Казалось, что, если возьму, если дотронусь хотя бы кончиком пальца, холод, что сейчас впивался тонкими, зазубренными шипами в тело, меня прикончит.
