— Княгиня Станислава прекратила попытки обойти систему, — ровно сообщила Энджи.
Я с шумом втянул воздух и наконец-то увидел тачку.
Славкин кар стоял на углу в конце дома. А вот Славки рядом с ним не было. С ним рядом вообще никого не было.
Я выжал тормоз, втиснул свою машину между двумя седанами, отстегнул ремень и выскочил на улицу, в ушах продолжали звучать гудки, Энджи все еще пыталась дозвониться до Вороновой.
А мерзкое чувство в солнечном сплетении усилилось.
И отпустило тут же, стоило обогнуть кар и шагнуть на тротуар.
Слава сидела на бордюре, скрытая машинами. Вытянула ноги, смотрела перед собой, черная кожанка небрежно на плечах, выбившиеся из пучка длинные пряди на лице.
Курила.
Кривилась, морщилась и курила.
Мигающий телефон лежал на коленях.
Воронова, мать твою…
Я засунул руки в карманы, чтобы спрятать сжавшиеся в кулаки пальцы, пошел к ней, успокаивая дыхание и мечущиеся мозги.
— Энджи, заканчивай дозваниваться, — отдал команду и отключил наушники.
Воронова на мое приближение никак не отреагировала. Продолжала всматриваться в сквер через дорогу и курить.
Я опустился с ней рядом на бордюр.
Выдохнул, наблюдая, как тонкая струйка вонючего дыма поднимается и тает в темноте.
Самому вдруг захотелось курить. И выпить.
— Энд… жи сдала, да? — протянула Воронова, нарушая тишину. Протянула, запнувшись и снова затягиваясь сизым дымом. Выдохнула.
Она не казалась особенно пьяной, от нее не пахло алкоголем. Просто говорила медленно, просто все еще не смотрела на меня.
— Да. Ты собиралась за руль пьяной.
— Не люблю такси, — пожала плечами тонкими. — Включила бы автопилот.
— Автопилот ты не любишь еще больше, чем такси, Слав, — укоризненно покачал я головой. — У тебя все еще заводская версия и настройки.
— Это да, — улыбнулась она непонятно чему и снова замолчала. Ноги в коленях согнула, устроила на них подбородок. Скукожилась вся, съежилась. Вытянула руку вперед, сжала и разжала кулак.
Снова затянулась.
— Поехали, отвезу тебя домой, Слав, — я протянул руку.
— Не надо было приезжать, Ястребов, — вздохнула она, отрицательно покачав головой, поворачивая ее ко мне. Ладонь проигнорировала. Не собиралась она никуда. Казалось, вообще двигаться не хотела.
Маленькая, тонкая фигурка. Болезненно-потерянная среди чужих машин.
Свет фонарей, отразившийся в глазах, сделал радужку золотой, выбившиеся пряди лежали на щеке.
— Ты пыталась обойти протокол, который сама же и активировала. Мне кажется, что надо.
Поморщилась, моргнула и снова поморщилась.
А я опять протянул руку, касаясь порозовевшей от алкоголя скулы, убрал прядь за ухо. Снова уже знакомый и почти привычный ток и зуд.
— Может, в отпуск, Слав? — предложил, понимая, что, скорее всего, даже сейчас услышу «нет».
— Если я уйду в отпуск, старт и Ириты, и Энджи придется отложить, — лисьи глаза сощурились подозрительно. — Ты хочешь, чтобы все вкусное досталось тебе, да? — тонкий палец уперся мне в грудь. Очень детский, очень наивный жест. — Хи-и-итрый, — протянула Воронова. — И красивый, — и снова затянулась.
— Что? — удивился, склоняясь над ней, всматриваясь в глаза.
— Что? — хмыкнула она, передразнивая. — Ты красивый, Ястребов. Как с картинки.
— И? — не до конца понял.
— И все, — развела она руками в стороны. Я только головой покачал.
— Ты тоже красивая, Слав, — улыбнулся.
Она вздохнула, состроила рожицу, проводила взглядом сизый дым.
— Ага, и умная… А толку-то? — опять повернулась ко мне. Снова подняла руку, касаясь моего лица, подалась ближе. И я только сейчас осознал до конца, насколько она пьяна. Сильно пьяна, просто контролирует себя, все еще сдерживает.
А Славка провела пальцем вдоль моей левой брови. Ме-е-едленно. Едва-едва касаясь.
Так, сука, медленно, что я вдохнуть боялся. Пошевелиться, моргнуть. Застыл и замер, наблюдая за ней и за эмоциями на дне хмельных глаз. Глуша яростное желание.
Очень близко. Слишком.
Тонкий палец скользнул вдоль носа, застыл на ямке над верхней губой. Двинулся дальше, очерчивая контур.
Жар поднялся из позвоночника, шарахнул в голову и пах. Скрутил все, разносясь по венам, ввинчиваясь в каждую мышцу и жилу в теле.
У нее руки дрожали. Она сама дрожала. Дышала тихо и часто.
Ладонь скользнула к скуле и виску. Опять разгон за секунды, опять разряд в каждое нервное окончание в теле. Fatal error в башке.
— Что ты делаешь, Слав? — хрипло, раздраженно, сквозь стиснутые зубы. Потому что не будет ничего. Сегодня точно. А она дразнит. Намеренно, возможно. Играет.
— Хочу не думать. Когда ты рядом, я не думаю. Это очень легко, — пожала она просто плечами, продолжая водить пальцами по моему лицу: скулы и подбородок, шея.
Дери ж тебя…
— У тебя щетина колется, — улыбнулась Воронова, слова звучали совсем невнятно и немного потерянно. — Так… щекотно…
А я закрыл глаза, втянул носом воздух, сжал опять кулаки, так, что ногти в ладони впились.
Желание закурить усилилось.
Что ты творишь, Воронова?
Вздернуть бы тебя на ноги, затащить в машину и трахнуть. А потом к себе отвезти и снова трахнуть. Всю ночь мучить, чтобы действительно думать не могла.
— Угости, — прохрипел я, открывая глаза и кивая на тлеющую сигарету в ее руке. Отстраняясь от ее пальцев, отрывая с плотью, с треском позвоночника.
Воронова выпрямилась. Как-то странно, длинно и задумчиво, посмотрела на меня.
А потом затянулась.
И подалась ближе. Так близко, что я отражение свое в ее глазах видел. Чувствовал тепло тела. Почти прижималась ко мне.
Оперлась руками о мои колени…
Горячие ладони, запах ее везде.
…приблизила губы, почти коснулась, меньше миллиметра между нами, меньше вдоха. Выдохнула. Медленно, тягуче, длинно. Тонкой струйкой.
Наждачно-терпкий, сизый дым, прямо мне в рот. И я выпил этот дым, закрывая глаза, проглотил вместе с ее дыханием, жаром, ощутил оттенки вкуса. Намек.
А Воронова улыбнулась.
— Ты не куришь, Ястреб. Незачем начинать, — прошептала, подаваясь назад. Муть снова эта, знакомая уже во взгляде. Тягучая и жаркая.
— Ты тоже не куришь, — ответил, обхватывая ее локти, останавливая.
