— Да, разделять увлечения важно. Только это не компьютерная игровая, — Маша мне подмигивает, берёт ловко поднос и выходит из кухни, предлагая следовать за ней.
Я на пару секунд зависаю. Не детская и не компьютерная?
Оу!
Ну ты, Вика, и деревня.
Мы с Машей выходим к мужчинам во двор, и я на Машу и Игоря уже смотрю иначе. Интересная они пара, гармоничная. И любят друг друга — это чувствуется.
Сначала мы общаемся на улице. Поздняя осень никого не смущает, на юге она очень даже ласковая. Хорошо, что я когда-то решила сюда переехать и маму перевезла.
Я узнаю, что Игорь — владелец ночного клуба и в прошлом клавишник известной рок-группы. И он, и Маша из Краснодара. Маша кроме работы с Захаром, отлично разбирается в массаже, заодно и дала мне несколько советов, как снять головную боль без лекарств, особенно учитывая, что мне их нельзя, а головные боли и до беременности частенько беспокоили.
А ещё оказалось, что Захар Игоря в основном зовёт Котом — потому что фамилия Котовский.
Общение получается таким лёгким и непринуждённым, что кажется, будто я знаю этих людей всю свою жизнь. Мне интересно наблюдать, как ведёт себя среди близких ему людей Захар.
Впрочем, он всегда такой — открытый, свободный в общении, искренний. Человек-магнит. Бывают такие, да. Когда попадаешь в их поле, будто и сам исцеляешься от их мощной, здоровой энергетики. И хочется тихонько свернуться клубочком и так и остаться. Слушать, как он смеётся, как иногда бросает такие тёплые, совершенно особенные взгляды, когда будто между прочим приобнимает за талию. Или, озаботившись что я продрогну вечером на крыльце, когда выходим всей компанией подышать свежим воздухом, набрасывает на плечи свою куртку.
И так это всё естественно у него получается, так правильно. Будто так было задумано свыше. Будто так и должно быть.
17
Захар
— Почему он так кричит?
Через стеклянную стену детской реанимации видно, как неонатологи работают над новорождённым. Их руки двигаются быстро и точно, оба доктора и медсестра работают слаженно, понимая друг друга почти без слов. Они его спасают.
Рядом со мной стоит девушка, что тихо подошла несколько секунд назад. Мать этого ребёнка. Худая, измождённая, уставшая после родов, завершившихся почти пять часов назад.
— Они же помогут ему? — шепчет, прикасаясь почти прозрачными пальцами к стеклу. — Захар Леонидович, помогут?
— Помогут. Должны, — вздыхаю. В горле кипит осуждение, хочется высказаться резко, но нельзя. Не имею права. — У него абстинентный синдром, Линда. Ломка. Ты ведь и сама понимаешь. Должна понимать, я ведь тебя предупреждал, что так будет.
— Я не знала… не думала, что ему будет так плохо, так больно.
Девчонка судорожно вздыхает и растирает слёзы по щекам, наблюдая, как её малыш там за стеклом надрывно кричит и машет хаотично руками и ногами.
Наркоманка. Восемнадцать лет, из хорошей семьи. Окончила школу, а летом связалась с плохой компанией. Она пришла ко мне за месяц до родов, сама всё рассказала, а потом пропала до сегодняшней ночи.
— Ему нужна доза, да?
— Да. Но мы не специализированный роддом, такой есть только в Питере, поэтому твой сын пройдёт через стандартную чистку.
[1]
— Что я могу сделать для него? — обхватывает себя руками, трясётся вся.
Хочется накричать, встряхнуть сильно. Ткнуть, что уже и так сделала достаточно. Слабый, маловесный, недоношенный малыш, пришедший в мир и первым делом познавший жуткую боль синдрома отмены. Мать-наркоманка уже сделала для него многое.
Но я не могу сказать ей всё это. Нельзя.
— Завязать, Линда. Пройти чистку, а потом кормить его своим молоком. А дальше лечиться и просто быть матерью.
Надеюсь природа и любовь возьмут верх. Но статистика таких случаев не радужная, к сожалению. Тяга к дозе чаще всего оказывается куда сильнее материнского инстинкта.
— Захар Леонидович, называйте меня Лида. Никакая я не Линда…
Она прикрывает глаза и упирается лбом в стекло. Тонкие плечи слабо подрагивают.
— Возвращайся в палату. Тебе поставят капельницу. Сейчас твоя основная задача — привести себя в порядок и выспаться, чтобы могла помочь сыну. Ты ему нужна, Лида.
Девушка кивает и медленно, придерживаясь за стенку, возвращается в послеродовое.
Тут не угадаешь, что будет дальше. Возможно, крик боли собственного ребёнка поможет ей вернуться к нормальной жизни. А может она подтвердит ту печальную статистику. Одному Богу известно.
Возвращаюсь в кабинет. До конца смены ещё три часа. Дико хочется спать, но если сейчас вырублюсь, дома уснуть уже до вечера не получится. А надо. Вечером обязательно нужно к Вике. Тревожно мне за неё. Бывший — сволочь, в покое не оставит никак. Когда вчера возвращались от Кота, я заметил его. Провёл Вику до самой квартиры. А потом мы с ним и пообщались на улице.
— Ну здравствуй, доктор, я смотрю, ты уже по полной программе мою жену окучил.
— Бывшую жену, — напомнил ему. — Отвяжись уже. Я вот не пойму, в чём вообще проблема-то? Ты ушёл. Сейчас она беременна от другого. Почему у тебя подгорает?
— Потому что забеременеть она не могла.
— Ну извини, уж как-то вышло, — я пожал плечами, поражаясь, насколько этот козёл продолжает лицемерно лицо держать. — Или волнуешься, что Вика узнает, что ты ей голову морочил? Я же видел протокол её лечения, которое свернули сразу после твоего обследования. Ты стерильный.
— Знаешь что? — его лицо начало краснеть и бывший Вики сделал ко мне шаг, пытаясь угрожать.
— Что? Я не прав? Тебя настолько это задело, что решил повернуть всё так, будто проблема в ней? Тогда почему ушёл? Я вот ни черта не понял логики.
Очень надеюсь, Вика в окно нас не видит. Не нужны ей лишние волнения.
— Ты лезешь туда, куда не следовало бы, доктор. Осторожнее. Мы-то с тобой знаем, что ты не такой уж и святой.
— Интересно, — я посмотрел с удивлением. — В общем-то, никто не святой.
— Вика в курсе, почему ты уехал из Москвы? У тебя там была перспективная практика.
Козёл. Было бы странно, если бы он не откопал этот скелет в моём шкафу.
— Проваливай, мужик, — пора было подводить итоги беседы. — Оставь Вику и её ребёнка в покое.
