И градус поцелуя растёт. Само так получается, непреднамеренно. В ноги идёт жар, а в груди становится щекотно. Дыхание углубляется, и не только моё.
— Надо тормозить, — Захар упирается своим лбом в мой. — Тебе нельзя, Вика.
— Помню, — шепчу в ответ. — А ты… тебе ведь можно.
От него исходит умопомрачительный запах. Такой мужской и манящий. С ума сойти.
Я веду носом по его шее, как раз там, где пульсирует жилка. Скольжу ладонями по груди и вниз, но он перехватывает мои запястья и мягко отстраняет.
— Сейчас это было бы жестоко с моей стороны. Подождём середины второго триместра.
— Звучит как обещание.
— Если будешь послушной девочкой, — улыбается.
Я тоже в ответ улыбаюсь. Мне нравится эта игра.
— Это предпочтение?
— Это мотивация, чтобы сейчас уколов не боялась.
— А ты умеешь мотивировать, Зернов.
Уже было сильно накалившаяся атмосфера, плавно и легко остывает. Без жестокого облома, но с мягким обещанием.
— Может, хоть поедим? — предлагаю, совершенно не желая, чтобы он сейчас ушёл.
— Давай. А потом к морю? Я сто лет не был на набережной. Сегодня не сильно ветрено.
— С удовольствием.
Когда я вообще последний раз гуляла у моря? Вижу его вдалеке из окна офиса, но вот так, чтобы под ногами да мелкие солёные брызги в лицо, уже и забыла.
Я быстро сотворяю съестное, а Захар сетует, что то, что так умопомрачительно пахло, когда он днём вернулся к себе в квартиру, там и осталось. Обещает, что обязательно попробует.
Мы едим, болтая обо всём на свете. От погоды до подозрительно притихшего в последние годы Йеллоустоуна. В воздухе витает что-то такое лёгкое, воздушное, вдохновляющее. Вот как в счастливых семьях перед новым годом.
Я одеваюсь теплее, и мы едем к морю. Даже не на набережную, а на пляж. Я думала, «Русалочка» сейчас тиха и безжизненна, но это не так. Даже сегодня, в разгар буднего дня народу тут достаточно. Свадебная фотосессия, группа мамочек с детишками, немолодая пара. И даже есть один купающийся экстремал. Некоторых даже начало декабря не смущает, по-видимому.
Галька тут мелкая, идти удобно, но я всё равно беру Захара под руку. Мне просто так хочется быть к нему как можно ближе.
Я прикрываю глаза и глубоко вдыхаю свежий морской воздух. Хочется облизать губы, чтобы понять, солёные они уже от мелких капелек, принесённых ветром, или ещё нет. Хочется и молчать, и болтать. Просто чувствовать.
У Захара снова звонит телефон. К этому придётся привыкнуть. Он врач, от этого никуда не деться, даже если и в отпуске.
— Мама, — как-то уж совсем обречённо выдаёт он, увидев контакт.
— Так ответь.
— Привет, мам, — Захар прикладывает телефон к уху, но я помню его маму. Скорее всего, тут и шумоизоляционная комната не поможет.
— Ты обалдел? — несётся зычный голос с того конца. — Тебя правда пузом заарканили?! Захарчик, скажи хотя бы, что ребёнок твой. Я всё понимаю, жизнь, но вот Анечка…
— Мама! — одёргивает её Зернов, глядя извиняющимся взглядом на меня.
Неприятно, конечно. Но мы не в ответе за эмоции наших близких.
— Сынок, ты у меня один. Я ж переживаю! Анютка…
— Хватит о ней, мама, — говорит строго, но не грубо. А я притихаю, позволяя ему спокойно выйти из щекотливой ситуации. — Мы давно расстались. Моя девушка беременна от меня, успокойся. Но если бы и нет, позволь нам самим разобраться. Кстати, ты её знаешь. Помнишь Вику Ташлыкову?
На том конце наступает тишина, и тут голос тёти Гали совершенно меняется.
— Офигеть, сынок. Я ещё в школе надеялась, но вы всё про друзей рассказывали. Так, пойду отцу расскажу. А вы там давайте, ждём завтра в гости. Сын женится, а я и не в курсе. Пока-пока.
Она отключается, а Захар ещё несколько секунд приходит в себя.
Я помню его маму ещё по нашим школьным годам. Захар явно в отца — спокойный, уравновешенный, выдержанный Леонид Сергеевич и рядом с ним активная, громкая, вездесущая тётя Галя. Она была у нас в классе главой родительского комитета, помогала организовывать праздники, и очень часто её было слишком много там, где подростки хотят побыть сами.
Но мы её любили. Она часто вступалась перед учителями за нас, и это при том, что у Захара самого как таковых и проблем не было в школе.
— Вик, — обречённо поворачивается ко мне Зернов. — Даже не знаю, как тебе сказать…
— Поедем обязательно, — смеюсь в ответ.
Нет, мой доктор совсем не маменькин сынок, и в школе таковым не был, но тётя Галя — бронепоезд, и на его пути лучше не стоять. Так что завтра нас ждёт день напряжённый и интересный.
* * *
Как приятно просыпаться от поцелуя. Он как ласковый лучик солнца, пробившийся через штору с утра в выходной, нежит и греет. Не слепит, а ласково скользит по коже.
Так и губы Захара мягко прикасаются к виску, оставляют невесомую дорожку прикосновений на скуле и щеке, а потом игриво прихватывают кончик носа.
— М-м… — довольно потягиваюсь и жмурюсь, словно кошка, пригревшаяся на солнышке, подставляю под поцелуй губы.
Через секунду ожидания их накрывают губы Захара. Удивляюсь вдруг взявшемуся напору, но тут же сдаюсь ему, позволяя его языку хозяйничать у меня во рту. Обвиваю руками его шею, притягивая ближе, выгибаюсь, подставляя под сладкие поцелуи свою.
Знаю, что нельзя. Помню. И Зернов помнит. Поэтому замирает надо мной. Прерывает поцелуй, но всё ещё позволяет дышать им. Я продолжаю нежиться, так и не открыв глаза. И тут…
— Полина.
Знаете, как в кино: в поезде кто-то срывает стоп-кран, и весь состав резко тормозит, скрипя колесами по рельсам и высекая искры. Так и моё возбуждение. Надеюсь, это не такой творческий способ напомнить, что мне нельзя.
— Я Вика, — отвечаю как можно ровнее и открываю глаза.
— Я помню, — усмехается Зернов, продолжая нависать сверху. — Мне имя нравится.
— Извини, что разочаровала.
Та ещё приятность, блин. Упираюсь ладонями ему в грудь, пытаясь оттолкнуть, но Захар и не думает поддаваться. В глазах пляшут смешинки в ответ на мой прямой и грозный взгляд. Смешно ему?
— Вик, я, конечно, знаю, что у беременных отекают не только ноги, но и мозги, — клюёт поцелуем в нос, продолжая удерживать под собой, а я пытаюсь хотя бы отвернуться. — Но я об имени для нашей дочери. Но если тебе нравится другое, я нисколько не настаиваю…
— Дурак! — бью его кулаком в плечо и сама смеюсь. — Ну и шутки у тебя.
— Какие шутки, мне правда имя нравится, — снова смеётся и откатывается на соседнюю подушку, смотрит на меня, подперев рукой голову.
