И вот теперь трезвею окончательно.
— Данил, прости! — начинаю шептать, осматривая результат своего подвига. — Умоляю, прости меня! Я глупая малолетка, я... Клянусь тебе, больше никогда не буду пить. Я... отработаю всё до копеечки! Пожалуйста, скажи Кулаку, что я к нему в рабство пойду, я всё умею. И грядки полоть, и убираться... Что надо — то и делать буду. Я всё-всё верну. Только не ругайся! День ужасный. Это самый худший день на свете! Я себя не узнаю. Я... Господи, ну что же такое! Я из дома ушла, меня мать ударила. Я к папе хочу! Мне просто нужно немного денег, чтобы уехать отсюда и отца найти. Это всё, чего я хочу. Не могу больше дома находиться. Я всё это не могу! У меня срыв нервный.
Тараторю без остановки и только через минуту понимаю, что Данил молчит. Он просто сидит и смотрит на испорченное лобовое стекло. Я заглядываю ему в глаза и понимаю, что они расширены. Подозрительно сильно.
— Данил? Даня? — спрашиваю осторожно. — Ты живой?
Он молчит.
— Да сколько это лобовое стоит?! Ну не состояние же! Я верну!
— Ни хера себе, — выдыхает. Ошалело поднимает на меня глаза.
Я сжимаюсь в комочек, когда он хватает меня за руку.
А потом вдруг... целует ее.
— Умничка, — говорит мне. — Только помолчи сейчас.
Он берет телефон, прочищает горло. Набирает чей-то номер, подносит к уху. Я смотрю на его раненые пальцы. Жду, что же будет. Его глаза бегают. Такое ощущение, что Данил с ума сошел. Спятил. Потерял рассудок.
Через гудок он произносит:
— Я всё вспомнил, падла. В Москву прилечу на днях, и не жить тебе.
Глава 32
Данил
Открываю глаза и вижу черный потолок родной бэхи. Солнце нещадно лупит, оно-то меня и разбудило.
Бросаю взгляд на сотовый — без двадцати шесть.
Потягиваюсь и сажусь резко, голова аж кружится. Вот это денек вчера был. Не планировал я его заканчивать в машине, спать в неудобной позе. Мне нужно было на хутор, гостей провожать. Блть.
Стреляю глазами в скол на лобовом. Потом на посапывающую на заднем сиденье Марину. Ладони под щеку подложила, колени подтянула к груди. Выражение лица — ангельское. Хоть сейчас в рай. Н-да. Это ж надо было так швырнуть ключи, чтобы пробить новое фирменное лобовое. Талантливая девочка.
И наглая. Вырубилась в машине по пути в станицу. Будил-будил, ей похрен. Ну что мне делать было? Я, конечно, адрес знаю, но, учитывая наши конфликты с Хоментовским, ставленником Шубиных, решил отложить знакомство с родителями до более благоприятного момента. Хома бы обалдел, если бы после скандала в полицейском участке с привлечением ментов из регионального центра я как ни в чём не бывало занес бы его падчерицу домой. Ночью. Пьяную.
Драк мне пока хватит.
А потом такая усталость дикая накатила, что понял: до хутора просто не доеду. Выдохся и физически, и, что самое прискорбное, морально. В ноль. В итоге припарковался за старым молокозаводом. Закрыл глаза и провалился в темноту словно по рубильнику. Маринка-мандаринка, видимо, проснулась в какой-то момент, но не растерялась — на заднее сиденье перелезла и дрыхнет дальше. Удобно устроилась.
У меня всё тело болит и ломит. Рука горит после ожога. Похоже, действие обезболивающих закончилось. И кулаки. И почему-то голова.
Выхожу из машины, чтобы размяться. Делаю вдох глубокий, легкие насыщая свежим утренним воздухом. Смотрю на синее бескрайнее небо, слушаю пение птиц. В остальном тихо. Хулиганка мирно сопит, опять же живая и здоровая. Ни разу никем не изнасилованная, прости господи.
И вдруг такое умиротворение накатывает, какого я с раннего детства не испытывал. Когда проблем нет никаких и ты как дома себя чувствуешь в любой точке мира. И хочется представить, как потом с этой красивой, протрезвевшей и, надеюсь, чувствующей хотя бы зачатки стыда девицей поеду куда-нибудь завтракать. Заморозить эту секунду хочется.
Ага, умиротворение. Сука.
Делаю пару кругов вокруг машины. Вижу, зашевелилась принцесса.
Дверь открывается, Марина колени свои выставляет на обозрение. Следом выбирается на улицу и от души потягивается. Я слюну проглатываю. На моем капоте с разведенными ногами она смотрелась бы хорошо в эту рань.
— Тесновато было спать, — заявляет мне мадам. — Доброе утро, Колхозник. Выглядишь так себе.
Нет, стыдом там и не пахнет. Всё в порядке.
— Зато ты в шесть утра, лохматая и в мятом красном платье, прям звезда станицы, — парирую я.
Она быстро опускает глаза и краснеет. Забавно.
— Ты молодец, я думала, будешь приставать ночью, — вновь пытается кусаться.
— Ты себя переоцениваешь.
— Блин, в туалет хочу.
— За той стенкой спрячься, там без палева, — советую искренне.
Марина бросает на меня полный презрения и отвращения взгляд. Вздергивает подбородок и гордо шагает в своем прекрасном платье писать под забор.
Через пару минут мы снова сидим в машине. Молчим.
— Ты вчера сказала, что мать тебя ударила, — говорю ей.
Она серьезнеет и кивает. Быстрым движением убирает волосы за уши, начинает нервничать.
— Я не могу больше дома находиться, — тараторит. В глаза мне не глядит, на свои колени только. — Они с отчимом сговорились нас с Варей не отпускать никуда. Отыскали мой тайник, забрали деньги. И это не в первый раз! А когда я начала спорить, мама меня ударила. И еще... представляешь, она призналась, что подмешивала мне в чай что-то перед экзаменами. Я была уверена, что перенервничала, поэтому так плохо себя чувствовала. И завалила ЕГЭ. Все эти месяцы считала себя глупой, ни на что не способной. Которой в жизни светит только грядки полоть и полы драить. Сдала экзамены хуже всех в школе. А оказывается... — Марина замолкает, прижав тыльную сторону ладони к губам. Зажмуривается, и кажется, что вот-вот расплачется.
Мне снова убивать хочется, на нее глядя. Она берет себя в руки и хмурится.
— Я боюсь за себя и за Варю, — говорит быстро. — Хочу уехать далеко. Сегодня.
Переводит глаза на меня.
— Я могу дать тебе денег, — предлагаю спокойно.
— За секс?
Усмехаюсь.
— Он был не настолько хорош.
Марина психует, и я беру ее за руку.
— Я не собираюсь платить тебе за секс. Мы переспали, потому что хотели. По обоюдному желанию. Я всего лишь хочу помочь.
