Алексей застывает. Его глаза распахиваются.
— Никто не знал, — продолжаю я. — Если тебе это поможет сейчас. Вообще никто.
— Я не понимаю.
— Поймешь потом. Сейчас послушай. Мирослава моя дочь, в понедельник это станет официально.
Взгляд Яшина приклеивается к сахарнице.
— Почему-то я подозревал по реакциям Марины, — говорит он медленно. Хмурится. Зубы сжимает.
— На Марину я не претендую, вашим отношениям никоим образом мешать не стану. Но девочку не брошу и в жизни ее участвовать буду. Думаю, Марина сегодня тебе всё расскажет. И мне нужно, чтобы ты был готов и отреагировал спокойно. Без психов и скандалов, как вчера. Момент этот надо пережить так, чтобы ребенок не пострадал. Ребенок зависим от матери, поэтому, если доведешь Марину или что-то сделаешь ей, я вмешаюсь.
— Ты считаешь, что я буду ее бить? — приподнимает Яшин бровь.
— Я тоже злюсь сейчас, — пресекаю тупой неуместный сарказм.
Мы оба отводим глаза. Приносят кофе.
— Что ж она врала-то, — говорит Яшин. Бросает задумчивый взгляд на меня. — Я спрашивал у нее о тебе напрямую.
— Все врут, — просвещаю его. — Постоянно. Она так решила когда-то и придерживалась легенды. Вероятно, были причины. Свою вину не исключаю. Тебе нужно простить ей эту ложь. Подумай о том, какая на Марине лежит ответственность.
Она выбрала тебя. И доверяет тебе не только себя, но своего ребенка. Подумай, как много это значит.
Алексей трет лицо и откидывается на спинку кресла. Краснеет. Нервно оглядывается.
— Пздц. Я думал, папаша где-то в Штатах и никто никогда о нем не услышит. Что теперь делать, не представляю вообще.
— Мне еще жене рассказывать, — хмыкаю я.
Яшин улыбается, а потом смеется. Я тоже слегка улыбаюсь. Но беру себя в руки и продолжаю:
— Сейчас мне нужно улететь: дела в Москве. Отложить не выйдет, да и, наверное, спешка тут ни к чему. Но в понедельник я буду в Ростове, мы с Кузнецовой займемся бумагами. Это будет не свидание, а необходимость. Переубеждать ее не нужно. Будет плохо тогда. А дальше... Ребенок маленький, периодически мы будем проводить время я-Мира-Марина. Надеюсь, что в будущем я смогу брать к себе одну Миру.
Алексей молчит, пьет кофе. Думает. Потом вдруг произносит:
— Ты точно уверен, что хочешь участвовать в жизни Мирославы? Впереди выходные, подумай. Мы с ней отлично ладим. Все может быть по-прежнему. Я не против заботиться о Мире, деньги у меня есть. Я хорошо к ребенку, насчет этого не волнуйся. У тебя своя семья, свои проблемы. Может, некоторые тайны нужно оставить тайнами?
Внутри звенеть начинает. Они втроем неплохо ладят. Перед глазами краснеет. Неделю назад я и подумать не мог, что у меня есть дочь. Наша с Мариной дочка. Всё это время.
Мирослава меня не знает, более того — боится. Зато не боится вот этого, сидящего сейчас напротив мужика.
Которого Марина, судя по всему, очень любит и которому доверяет. Ребенок это чувствует и к Яшину тянется.
Ко мне — нет. Не заставлять же насильно?
Яшин давным-давно знает Мирославу. Он часть ее жизни.
А я не знаю ничего, кроме того, что она любит крутиться в платье и ходит в садик.
Каждый раз, когда кажется, что у нас с Мариной возможно обычное спокойное общение, она выдает такое, что на части разрывает.
— Уверен, — произношу спокойно. — Мы взрослые цивилизованные люди, при должном старании все получится.
На сотовый падает несколько сообщений, это по работе. Я не спешу читать. Жду реакцию собеседника.
— Мне нужно переварить эту информация, Данил, — наконец произносит Алексей. — На такое я, честно говоря, не подписывался, — добавляет, стреляя в меня воспаленными глазами.
— Понимаю. — Я поднимаюсь с места. Пульс частит. Кажется, в глубине души, где-то внутри-внутри, я не хочу уезжать из Сочи сегодня. Но мало ли чего мы хотим, не так ли? — Переваривай сколько угодно. Для меня самое главное — это спокойствие Мирославы. Марина упомянула, что домой вы возвращаетесь в воскресенье. Если твои планы поменяются, сообщи, я займусь билетами и прочим. Безопасность моей дочери, а значит, и Марины, для меня стоит на первом плане.
Яшин кивает. Протягивает руку, я ее пожимаю. Устраивать истерики, как вчера, он не будет. По крайней мере, я его предупредил, что не нужно. Наверное, он сейчас позвонит отцу.
Мы смотрим друг другу в глаза, а я думаю о Марине Кузнецовой — девчонке, ради которой был готов на всё. И которая в очередной раз поставила меня в патовую ситуацию.
Гашу вспышки внутри. Она выбрала его.
И всё же... о том, что мы взрослые цивилизованные люди, придется напоминать себе почаще.
Глава 21
Марина
Страшное и ужасное со мной однажды уже случилось. Поэтому происходящее сейчас воспринимается фоном.
Слова, вопросы, претензии летят наточенными кинжалами, заостренными иглами, но отскакивают, не причиняя вреда.
Со стороны может показаться, что я безэмоциональная глыба, но на самом деле я представляю, что мы с Мирославой находимся внутри стеклянной колбы. И ничто на свете не может нас задеть или ранить.
Мама с Варварой пребывают в таком сильном шоке, что едва скрывают обиду. Я им лгала, глядя в глаза. Я отдаю себе в этом отчет.
Лёша к новости отнесся достаточно спокойно, я удивилась и поначалу даже обрадовалась! Но потом он попросил время, чтобы остыть. Наш отпуск сорвался. Лёшу можно понять. Ему я тоже лгала. Горько от этого.
В результате я перенервничала и недостаточно хорошо выступила на конференции. Не смогла сосредоточиться: всё время думала, что Мира где-то там на площадке с мамой, и переживала, что та не справится.
Потом мы гуляли с Мирой вдоль морюшка. Кидали камни в воду, ели мороженое. Снова были вдвоем: она и я. Удалось расслабиться и немного побыть собой.
Беспокойство то и дело скреблось внутри, но я не отчаивалась. Старательно игнорировала мысли о будущем, хотя понятия не имела, что нас ждет. Что Данил предпримет? Он был таким холодным и равнодушным, что просчитать его шаги невозможно вовсе!
Мы с дочкой были вдвоем. Я смотрела на дочь, и сердце тарабанило, в носу щипало. Меня изнасиловали, когда я была беременной. После этого было очень страшно вплоть до родов: вдруг Мира могла каким-то образом пострадать от этого?
И теперь Данил всё знает. Вообще всё. Вдруг он решит, что я недостойная мать?
Мне отдали Мирусю сразу же после рождения. Другие мамочки в палате радовались, беспрерывно трещали по телефону с мужьями и родственниками. Я же от эмоций плакала. Обнимала дочку, целовала беспрерывно, вдыхала запах ее кожи, к себе прижимала. И шептала, что очень ее люблю.
