Я показал Цугаве любовный талисман его сына:
– Дайте Ансэю правильный амулет, с фигуркой Дзидзо. Потом, если угодно, накажите сына за ослушание и сокрытие подмены. Наказание должно быть таким, чтобы он навеки закаялся самовольничать.
– Сделайте это вы, – предложил Цугава.
– Что? Купить для вас амулеты? Наказать вашего сына?!
– Верните клинки на алтарь. Мне бы не хотелось сейчас заходить в залу. Я…
Я боюсь, хотел сказать он. И не смог.
– Это великая честь, – вместо этого произнес Цугава. – Я благодарен вам, Рэйден-сан. Меньшее, чем я могу вас отблагодарить, это доверить вам восстановление покоя в моем доме. Пусть предки видят, что вы для меня – словно старший сын, наследник чести Хасимото.
Стыдно сказать, у меня защипало в носу.
Видя мое смущение, он ушел в спальню Ансэя и вернулся с мечом, уже вложенным в ножны. Это дало мне время восстановить самообладание.
– И не благодарите, – Цугава протянул мне меч. – Это я должен благодарить вас. Спокойной ночи, Рэйден-сан. Я очень хочу, чтобы эта ночь и все последующие были спокойными.
Если честно, я тоже не возражал.
2
Нож и меч
В зале было темно и пусто.
Фонарь погас, угасла и одна свеча. Вторая оплыла, фитиль трещал и чадил. Жалкий язычок пламени дрожал, не в силах противостоять напору тьмы. Ладно, какая разница?
Мне не требовался свет.
Вернув клинки на алтарь, я забился в дальний угол и опустился на голый пол, лицом к алтарю. Вероятно, это тоже своего рода безумие, но мой театр всегда со мной, где бы я ни оказался. Видение пришло быстрей обычного, не заставляя одинокого зрителя ждать. Вероятно, этому способствовали декорации – мне не требовалось ничего воображать.
Все, что я видел, случилось здесь: в главной зале усадьбы Хасимото. Да, с тех пор прошло много лет. Но что такое время, если сидишь в темноте?
Сцена 1
Масако:
О муж мой!
Доблестный муж мой!
Ты, образец самурая, воплощенная честь!
Сцена представляет собой главную залу в усадьбе клана Хасимото. Алтарь, стенная ниша для божеств, резные панели, изречения на стенах. Все гораздо меньше, чем на самом деле. Такова театральная традиция: уменьшенные декорации должны подчеркивать важность и величие действующих лиц, их слова и поступки.
Масако:
Преданный князю,
верный главе клана,
послушный воле семьи!
Слышишь ли ты меня?
Слышишь ли меня, мертвую,
если не услышал живую?!
На женщине «одеяние смерти»: белое платье без гербов и украшений. Длинные черные волосы Масако распущены и растрепаны. Словно змеи, они извиваются от сквозняка. Лицо такое же мертвенно-белое, как и одежда. На лбу и щеках темно-синие полосы: отличительная черта призраков.
Киннай:
Ты ли это, Масако?
Ты ли это, жена моя?
Белым-белы погребальные одежды,
красным-красна кровь на них.
Белым-бело прекрасное лицо твое,
синие тени спят на нем,
пятнают щеки, копятся под глазами.
Зачем явилась ты ко мне?
Зачем мертвой тревожить живого?
Ты отдала все долги,
включая последний долг чести,
нечего тебе больше отдать,
нечего мне взять у тебя.
Масако (хохочет):
Нечего отдать, говоришь? Нечего взять?
О, ты слеп и глух, ты камень на обочине!
А как же обида моя, лютей лютого,
яростней дикой волчицы?!
Как же месть моя, жарче ж́аркого,
огненней адских костров?!
Не я ли была верной тебе, о муж мой?
Киннай:
Да, это так, воистину так.
Масако:
Не я ли исполняла все твои прихоти?
Киннай:
Да, это так, вне всяких сомнений.
Масако:
Не я ли ездила с вами на охоту,
скакала верхом, горяча коня,
радуя взоры князя?
Киннай:
Да, ты делала это,
послушная жена, достойная супруга.
Масако:
Не я ли потворствовала вам,
когда вы с господином замыслили побег?
Не я ли сопутствовала вам,
подавала еду, наливала саке,
не я ли, послушная вам,
угодила к разбойникам в лапы?
Киннай:
Твои слова ранят мое сердце,
твои слова язвят мою печень,
сдирают кожу заживо.
О, замолчи!
Масако:
Не я ли билась с насильником,
сражалась как самурай?
Чем моя отвага была хуже вашей,
чем храбрость моя уступала твоей?
Киннай:
Ты – женщина-воин, храбрейшая из храбрых,
сколь счастлив я, что ты была моей женой!
Масако:
Так почему же ты жив?
Почему вознагражден судьбой,
обласкан князем, прославлен семьей?
Так почему же я мертва?
Тебя вознесли на вершину счастья,
мне велели покончить с собой.
Где справедливость, скажи?
Киннай:
Масако:
Молчи, закрой рот!
Ты спасал господина – вот твой долг,
я билась с насильником – вот мой долг,
билась до конца, напрягая все силы,
лучше многих мужчин.
И что же?
Воля семьи исполнена, я мертва,
я мертва, а значит, свободна.
Плюю на ваш долг, плюю на семью!
Топчу твой клан, топчу ногами,
проклинаю до седьмого колена!
Киннай:
Что ты говоришь, дерзкая?!
Сцена 2
