Опыт — 0/128000
Свободный опыт — 425749
Избыточный опыт — 0
Очки надбавок — 0
Сила — 1.24
Ловкость — 1.3
Выносливость — 1.3
Интеллект — 1.4
Харизма — 1.19
Умения — 33
Глава 12. Кровь не водица
— Витя, иди сюда, — подозвал Антип, когда тот закончил со сбором опыта.
— Да Батя, — подошел он к нему вплотную, стараясь не смотреть в глаза.
Новый образ, в котором предстал отец, ему совершенно не нравился. С одной стороны настоящий боец, в одиночку вышедший против семерых и расправившийся с ними в считанные секунды. Оно вроде как героический ореол получается.
И тут же вооружился ножом и обошел всех, и хладнокровно проводя контроль. Увидел старого врага, и без тени сомнений выстрелил ему в голову. Встретился с сопротивлением главаря, и в ход пошли пытки. Причем, Виктор видел как из под сбившейся рубахи пленника выглянула поверхностная рана лишенная полоски кожи. Ремни он с него срезал, что ли!? Проверять Нестеров младший не решился.
Страх. Вот, что он испытывал глядя на отца. А от того и злость. На родителя, на самого себя и на весь белый свет.
— Возьми, — протянул Антип ему «Аптечку», — вылечи главного. Он сам себя лечить не может, а нам его еще с собой тащить.
— Так я не могу. Нужен тот, к кому привязан артефакт.
— Слышь, обезьяна, чья «Аптечка»? — поинтересовался Антип.
— Его, — с характерным акцентом произнес пленник.
Вот оно как! Значит он понимает по-русски. Ну точно! Когда собирал опыт Виктор разговаривал с ним на русском. Просто был в таком состоянии, что не заметил этого. Получается, что беседы с ним отца, тот притворялся.
Указанный пленник был готов хоть пятки лизать. Это ведь не самому измываться над другими. Тут пострадать может твоя шкура. И в особенности пугал мрачный русский, все так же продолжавший ковыряться ножом в ногтях.
Поэтому он без лишних разговоров открыл крышку, вынул из петли ключ, как у заводных игрушек, вставил в скважину и несколько раз провернул его. Артефакт выдал сообщение о готовности к работе. Пленник приложил его к груди одаренного и нажал на кнопку. Никакого видимого эффекта Виктор не заметил. Зато раненный вдруг встрепенулся, словно по телу пробежал озноб. Только явно не холодный, а судя по расслабленному выражению лица, приятный.
Когда с этим было покончено Антип велел одаренному скинуть окровавленную одежду и надеть чистую. Вновь связал, и оттащил в сторону. Взял со стола один из Маузеров, проверил наличие патронов в магазине. Вогнал в ствол одиннадцатый, и протянул оружие сыну.
— Я не буду, — замотал тот головой, сразу поняв, чего именно от него хотят.
— Запомни, Витя, война это всегда грязь, кровь, кишки, дерьмо и вонь, а не то, что прописывают в книжках и показывают в кино. Ты собираешься в армию. Только время сегодня неспокойное, и я хочу знать, что если случится нужда, рука твоя не дрогнет, и ты нажмешь на крючок. А не станешь думать правильно это иль нет. Бери, — тряхнул он Маузером.
— Нет, батя. Стрелять пленных я не буду.
— Витя.
— Нет, я сказал, — отступил он на шаг, закладывая большие пальцы за поясной ремень.
— Эй. Дай мне стрельнуть, — подал голос сын убитого Антипом Данилова.
В ответ отец лишь покачал головой, и усмехнулся. Неужели тот действительно думал, что ему удастся так легко его провести. И это с пылающей во взгляде ненавистью. Потом обернулся к пленникам, стоящим на коленях, и под нескончаемые завывания и мольбы о пощаде, хладнокровно их расстрелял.
Ну или выглядел при этом хладнокровным. Все же Виктору хотелось верить, что его отец не настолько зачерствел, чтобы походя лишить жизни двенадцать пленных. А с другой стороны, куда их девать? Отпустить? Этих? У каждого из которых имеется Умение «Палач»? Судить? Ну и как их до этого суда довести? И вообще, прав ли Виктор в своих этих беспомощных метаниях? Может и не прав. Но отец стал пугать его еще больше…
Оружие они забрали не все. Разболтанный, видавший виды Наган, и четыре мосинские драгунки Антип оставил лежать на столе, присовокупив к ним пару сотен патронов. Остальное навьючили на лошадей. Усадили в седла пленного одаренного, и того самого рабочего. Остальные остались связанными у деревьев.
С полянки они ушли на рысях, двигаясь на этот раз пусть по плохонькой, но все же дороге, наезженной гужевыми повозками. Оно и проще, и направление вполне приемлемое. Тут главное выйти из леса, а там уже можно будет двигаться как дорогами, так и по степи.
Минут через пять скачки, ссадили рабочего и отпустили. Вернется обратно, освободит товарищей по несчастью, а там уж пусть выбираются по способности. Направление, в каком им следует двигаться, Антип указал. Остальное его не касается. Вот если бы были выходцами из ДВР, тогда хочешь не хочешь, а пришлось бы впрягаться в это ярмо.
Отправив рабочего, вновь пришпорили коней. Чтобы уже с гарантией их никто не догнал. А то присутствовала уверенность, что тот паренек рванет за ними, едва только завладев оружием. А уж в том, что он его себе непременно выгрызет никаких сомнений. Виктор именно так и поступил бы.
Вскоре вышли из леса на открытый простор. Не то чтобы совсем. Хватает тут и холмов и зарослей высоких трав, значительно ограничивающих видимость. Так что, дорога, что вьется серой пыльной лентой то и дело теряется из виду. Но это все же не лес, когда дальше десятка шагов уже ничего не рассмотреть из-за густого подлеска.
Опять же, есть и обширные участки где траву подъели стада животных. Тут скотоводство развито хорошо. А тогда уж видно и на километры. Как раз на такой участок они сейчас и выехали, перейдя на шаг. Лошадь не может все время бежать. Рысь нужно постоянно чередовать с шагом.
— Батя, а чего мы не дождались ночи? — спросил Виктор.
На рысях особо не поговоришь, а вот теперь можно. Опять же, чувство вины перед отцом, за крамольные мысли, за блуждающие в душе чувства и за пробегающий по телу холодным ознобом страх.
— Так ить сегодня же в ночь спецназ пойдет на эту сторону. А чего ребятам за зря рисковать. Опять же, если повстречаем их, то может статься и так, что пленника у нас отожмут, и поставят его пленение себе в заслугу. Я ить рассчитывал, что с них получится взять весь потребный тебе опыт. Но вот, не вышло. А значит нужно будет добирать. А для того, вся заслуга должна оказаться только нашей. Тогда уж Трифонович расстарается, — словоохотливо объяснил отец.
До этого мгновения мрачный как туча, он тут же преобразился. Явно тяготился отстраненностью Виктора, и резко изменившимся к нему отношением. Любил он сына. Всех детей любил. И в жене души не чаял. Через них ушел со службы и осел на земле. Через них ни разу не помыслил о том, чтобы отправиться искать счастья на Колыме, хотя и ни раз ловил себя на такой мысли. Тесно было его душе в домашней клетке. Но любовь к своим оказалась сильнее.
