Все-таки Томочка имела в виду именно эту смерть, подумалось Илье, хотя мог ли он быть в этом уверен?
– У него были родственники?
– Внучатый племянник, – ответил Миша. – Скоро приедет, я ему позвонил. Они редко виделись, но не ссорились, просто этот Леня в другом городе живет.
Миша рассказал о предстоящих похоронах, которыми планировал заняться, а под конец выдал:
– Семен Ефремович нам с тобой наследство оставил.
– Что? Нам?
– Формально мне. Он об этом давно уже сказал. Но я в таких делах не слишком большой знаток, это по твоей части.
«О чем он?» – подумал Илья.
– Я про библиотеку, – пояснил Миша. – Ты же знаешь, книги – самое важное, что у него было, он ими дорожил больше всего на свете и хотел, чтобы они были у меня и у тебя.
Многочисленные тома, а также журналы и папки с документами нужно было забрать из квартиры Семена Ефремовича, которая отходила родственнику. После следовало разместить где-то все это добро, разобрать, систематизировать.
– Я приеду, – вырвалось у Ильи. – Постараюсь успеть на похороны. И с книгами разберусь.
Миша, видимо, не ожидал этого, он был уверен, что Илья вполне счастлив в Сербии и не планирует возвращаться – ни на похороны почти чужого человека, ни тем более для того, чтобы ковыряться в пыльных архивах. Но возражать и лезть с вопросами, конечно, не стал.
На похороны Илья, как вскоре выяснилось, не успевал: не оказалось билетов на нужную дату (он прилетит почти через неделю после того, как тело Семена Ефремовича предадут земле).
Но это, конечно, ничего не меняло в планах Ильи: чем дольше он размышлял обо всем, вспоминал, анализировал последнее свое видение, тем сильнее укреплялся в мысли, что ему необходимо быть в Быстрорецке.
Приняв решение вернуться в Россию, Илья успокоился и даже непростой разговор с Мариной выдержал легче, чем предполагал. Так было нужно, его место было в Быстрорецке.
Сербская страница жизни перевернута, это он сознавал со всей ясностью. Прекрасные Балканы подлечили его раны, успокоили, приголубили, а недавно еще и помогли узнать о себе нечто новое. Пугающее, но важное. А теперь, снабдив этим знанием, готовы были проводить в обратный путь на родину, не удерживая, не уговаривая остаться.
Илья отвлекся от размышлений и задернул занавески на окне. Пора.
В дверь снова позвонили – и это уж точно была квартирная хозяйка.
Такси прибыло вовремя, и через полчаса Илья выезжал из Шабаца.
А еще через три часа самолет уже нес его в Россию.
Глава десятая
Мише снился совершенно идиотский сон. Снилось, что квартира теперь находится возле речного порта, и жизнь стала буквально невыносимой из-за шума: суда, которые пришвартовываются в Быстрорецке, непрестанно гудят и гудят. Миша закрывал окна, искал по комнатам беруши, чтобы не слышать трубного звука, но тот только становился громче. А потом появилась Леля и принялась ругаться, при этом тряся его за плечо.
– Просыпайся, Миша! Миш! – услышал он, и сонный морок стал постепенно рассеиваться.
Миша вынырнул на поверхность и обнаружил себя в собственной спальне. Гудение не прекращалось, но к речному транспорту отношения не имело: это надрывался стоящий на виброзвонке сотовый.
Взволнованная Леля совала ему трубку и просила ответить. И да, она действительно трясла его за плечо, стараясь разбудить.
Накануне был тяжелый день: похороны Семена Ефремовича. Все было на Мише: забрать готовое к погребению тело из морга, организовать прощание, отпевание, поминальный обед. Племянник Леня, хитроватого вида мужчина лет сорока, прибывший на похороны с женой, во всем искал подвох, боялся, что Миша станет просить вернуть ему деньги, потраченные на погребение Семена Ефремовича, или, хуже того, вздумает претендовать на наследство.
В квартире, накануне погребения, он всюду ходил за Мишей по пятам, выражая недовольство тем, что у Михаила есть ключи от его будущей собственности (которую он уже считал своей).
В конце концов Мише это надоело, он решил прояснить ситуацию, прямо сказав, что денег с наследника не возьмет: достойно проводить в последний путь человека, которого он считал близким другом, – это его долг. Никаких имущественных притязаний у него нет, козырного туза в рукаве (вроде написанного незадолго до смерти завещания) – тоже.
– Семен Ефремович хотел, чтобы я забрал его книги и бумаги. Он написал соответствующее распоряжение и вам говорил об этом, верно?
– Верно. – Похоже, Леня испытывал неловкость из-за Мишиной откровенности.
– Поэтому архивы и книги я вывезу, ключи вам верну и больше мы с вами никогда не увидимся.
Леня мелко покивал, сказал, что книжные полки тоже можно забрать, они тут без надобности, а выступившая из-за его спины супружница заявила, что желательно бы Мише сделать это как можно скорее. Прямо вот завтра же.
Михаил не стал спорить, подумав лишь, как у такого замечательного человека могли оказаться столь малоприятные родственники, и нашел грузчиков, которые приехали, упаковали книги в коробки, разобрали полки и вывезли все это из квартиры старого ученого.
Так что после погребения и поминок, вместо того чтобы поехать домой, предаться скорби, Мише пришлось заниматься перевозкой книг (на первое время они отправились на специально арендованный склад).
Домой он вернулся после шести вечера, расстроенный и уставший. Леля приготовила ужин, и они вместе выпили за помин души хорошего человека. Потом Миша выпил еще. И еще. В общем, количество выпитого оказалось слишком большим. Миша редко употреблял так много спиртного, поэтому дальнейшее помнил плохо и провалился в тяжелый алкогольный сон, как в яму.
А уже в два часа ночи его, не отошедшего от похорон и переживаний, лишь слегка протрезвевшего, разбудил звонок.
– Кто там еще? – простонал Миша, прижимая ладонь ко лбу.
Голова болела немилосердно, подташнивало, затылок ломило, к тому же горло казалось выстланным наждачной бумагой: глотать было трудно, страшно хотелось пить.
– Дядя Саф, – коротко ответила Леля, и Миша сразу проснулся.
Лелино лицо в свете ночника казалось серовато-бледным и словно бы чужим. Она прикусила губу и смотрела на мужа одновременно испуганно и сердито.
– Да, – сипло сказал Миша и откашлялся.
Умница Леля протянула ему бутылку с водой, но Миша не успел сделать ни глотка. Потому что услышал невозможное.
Дядя Саф, которого он знал с детства, с которым долгое время ладил лучше, чем с родным отцом, несгибаемый полковник Сафронов, гроза преступников, карьеристов и казнокрадов, говорил тихим, потерянным голосом, в котором отчетливо слышались ужас и боль.
– Миша? – почти шепотом позвал он. – Ты слышишь?
