Неужто и вправду несчастный человек страдает и плачет?
– Дед, – тихонько позвал он, – ты слышишь? Будто воет кто.
– Мерещится тебе. Прочти «Отче наш», – ответил старик. Он был туговат на ухо.
Стенания прекратились, но Степан был уверен, что ему не почудилось. Может, кто из соседей вышел из дому за какой-то надобностью и попал в беду? Упал, дорогу не может отыскать в темноте?
Глупости, конечно. Заблудиться, если знаешь окрестности, как свои пять пальцев, не сможешь, если и захочешь. И никто чужой сюда забрести не мог, тем более в такую погоду. Степан и сам это понимал. Но лучше было думать о соседях, чем о каких-то других существах, что могут бродить ночью возле дома и стонать, завывая и бормоча.
Всю жизнь проживший у воды, Степан знал старые истории про обитающих в реке и подле нее созданиях. Танцующие лунными ночами русалки, чьи дивные голоса и губительная красота заманивают добрых людей на смерть. Длинноволосые мавки, что по ночам поджидают у воды одиноких мужчин и стараются утащить за собой в омут. Губастый пучеглазый водяной, что обитает на самой большой глубине и командует всеми подводными обитателями. Живущая в прибрежных зарослях и камышах жуткая лобаста: бабушка говорила, что это старуха ростом с осину, с длинными руками, скрюченными пальцами и студенистым телом.
Маленький Степка до дрожи боялся ее, обходил стороной камыши даже в светлое время суток, и ему часто казалось, что из растущей возле крутого обрыва травы смотрят на него злобные нечеловеческие глаза.
Почему-то именно ее, лобасту, представил себе Степан и, хотя давно уже вырос, поймал себя на мысли, что ни за какие коврижки не вышел бы сейчас за порог, не согласился пройти хотя бы до дровяника.
Гроза утихла ближе к рассвету. Дождь еще шуршал и нашептывал что-то, постукивая по крыше тонкими прозрачными перстами, но гром глухо рычал где-то далеко, и голос его не был уже грозным, напоминал ворчание деда, который укладывается спать и жалуется, что кровать слишком жесткая, старые кости болят и все тело ноет.
Рано утром Степан, который спал всего пару часов, но чувствовал себя выспавшимся, вышел из избы. Ночные страхи казались смешными и глупыми, и он даже немного стыдился своей излишней впечатлительности.
Небо было ярко-синим, ни единой тучки, деревья в облаке изумрудной листвы напоминали девушек, которые умылись свежей колодезной водой.
Широкая, величавая река, что лежала чуть ниже, снова несла свои воды степенно, с достоинством – успокоилась, не бурлила, не ревела. Минуты злобы прошли, и Быстрая вновь готова была позволить людям воспользоваться ее дарами.
Впрочем, с рыбой что-то было неладно: мало ее в последнее время, сети часто оказывались почти пустыми, в город на продажу везти было нечего. Если так пойдет и дальше, рыбаков ждет непростое время, хотя прокормиться, конечно, можно – и огороды есть, и живность разная, и лес с грибами-ягодами рядом.
Степан тихонько вздохнул. Он мечтал накопить денег на подарок Анюте, грезил о том, как ее светло-зеленые, прозрачные, как речная вода, глаза засветятся радостью.
Некоторые считали, что Анюта и Степан рано или поздно поженятся, но Степа знал: Антип, отец Анюты, его недолюбливает, считает слишком слабым, не от мира сего, да вдобавок не особенно сноровистым рыбаком. Как такой семью прокормит?
Степан слышал, Антип говорил деду, что нечего, мол, Степке твоему дурью маяться, в игрушки детские, свистульки играться. Отдаст ли он дочь за такого ненадежного человека? К тому же в соседних деревнях найдутся желающие взять Анюту в жены: и красивая, и ладная, и работящая, и приданое Антип за единственной дочерью даст хорошее.
Нет, как ни крути, деньги нужны.
Думая об этом, Степан погрустнел. Он направлялся к краю обрыва, проходя дорогой, которой ходил всю жизнь, не вглядываясь в то, что его окружало, почти и не видя – настолько все было привычно. Но в какой-то миг в голове внезапно щелкнуло. Глаз увидел что-то, чего мозг не успел осознать, и страх ледяной змейкой проскользнул вдоль позвоночника.
След.
Кажется, вон там, возле густых кустов след босой ноги.
Степан подошел ближе и увидел, что не ошибся. Видимо, ночью тут стоял человек. Ему вспомнились ночные голоса, странные звуки, похожие на вой или стоны… Выходит, кто-то и вправду бродил по деревне, вдоль берега, возле домов. Все следы смыл дождь, и лишь тут, под сенью листвы, уцелел отпечаток.
«Не дури, – приказал себе Степан. – След и след, что такого. Наверное, кто-то из наших прошел. Может, даже не этой ночью, а раньше».
Но на душе все равно сделалось тревожно, как будто предчувствие беды навалилось, сжало сердце.
«Больно ты нежный, – говорил иногда дед. – Прямо девица».
Степан и сам сердился на себя. Никто другой на его месте и внимания бы не обратил на следы, голоса, неясные звуки, так что же он-то такой чудной? Боится невесть чего.
– Степка, – послышался дедов голос. – Поди-ка сюда!
Он попытался выбросить страхи и сомнения из головы и заспешил на зов.
Глава вторая
До захода солнца еще далеко, но Степану все равно было немного не по себе. Дорогой в Быстрорецк он ездил сотни раз – и когда был жив отец, и после его смерти, когда дед и Степан остались вдвоем, старый да малый.
В город ездили несколько раз в неделю: продавали на рыбном рынке улов. Степана брали с детских лет: нужно было учиться торговать, хотя в последнее время у него было все меньше уверенности в том, что он хочет продолжать заниматься в жизни тем же, чем занимались его отец, дед и прадед.
В нынешнем месяце Степан ездил на рынок один: дед захворал. Как он сам говорил, грудная болезнь одолела. Сердце то трепыхалось в груди, то вроде как застывало, забывая биться. В груди ломило, боль отдавалась в самое нутро, а перед глазами темнело. Губы у деда делались синими, глаза – тусклыми, и Степану становилось страшно.
Но дед говорил, что все это пройдет, не беда. Почти каждое утро он собирался вместе со Степаном на реку, хотя внук пытался уговорить его остаться дома, полежать, попить отвар из трав, которые дал Савва. Степан уверял, что и сам справится, нечего больному человеку напрягаться, но деда было не переупрямить.
– Вместе сподручнее, – говорил он, – а на лежанке только хуже. Быстрая, как любимая жена, ждет меня. Да и мне подле нее легче.
Но вот уже несколько дней, как рыбачить старик не мог. Трудно было с постели подняться, ноги опухали, дышать стало тяжело.
– Ничего, отлежусь, – кряхтел дед, – бывало уже такое, проходило, слава богу.
Гораздо больше собственного здоровья его беспокоило то, что улов изо дня в день становился хуже. Рыба как будто ушла из этих мест, и дела у рыбаков шли в последнее время неважно. Никодим отмалчивался, братья Петр и Антип горячились, ссорились, точно это могло помочь делу.
