Так и случилось два дня назад. Из города Никодим приехал пьяный. Ездил не один, с Петром и Антипом. Продали то, что было, а потом, видать, заехали в трактир, потому что вернулись поздно.
Лушка поняла, что муж во хмелю, еще до того, как почуяла знакомый кислый запах. По мерклому взгляду покрасневших глаз поняла, по опустившимся вниз уголкам губ. Поняла, ни словом не упрекнула (знала, что себе дороже обойдется) и стала покорно ждать, когда супружнику придет охота почесать кулаки.
Но Никодим удивил. Не разуваясь, сел к столу и долго сидел, уставившись перед собой, что-то бормоча время от времени. А после тут же за столом и заснул.
Разразившейся грозы не слышал: храпел спьяну так, что временами перекрывал громовые раскаты. Лушке было не до сна. Скорчившись в постели, она зажмуривалась и крестилась всякий раз, как вспышка молнии освещала комнату, сжималась в комок, принималась творить молитву, но так до конца ни одну дочитать и не смогла. Грозы она боялась с детства, и с возрастом страх не прошел.
А вдобавок среди ночи Лушка услышала еще какой-то звук. Не то зверь лесной выл, не то человек плакал. Впрочем, она решила, что ей показалось: гремело кругом, грохотало, еще и Никодим храпел.
На следующий день муж на реку не пошел: тяжко было. Лежал, лечился квасом, только помогало мало. Рвало его так, что чуть наизнанку не выворачивало, лицо осунулось и побледнело, как снятое молоко, белки глаз стали желтыми, а под ребрами с правой стороны вздулось.
Лушка хлопотала, стремилась угодить, приносила то одеяло потеплее, то прохладную тряпку на лоб, но муж гнал ее от себя, ругался. Так и день прошел. А ночью…
Думала Лукерья, что предыдущая ночь страшной была, но, как оказалось, ошиблась. Вчера-то природа злилась, могущество свое показывала, бушевала. А на этот раз что за силы проснулись, не понять.
Постелила себе Лушка на лавке, в кровать муж не пустил: когда хворал, рядом ее не терпел, говорил, тесно ему, душно. С вечера Лушка заснула, но среди ночи Никодим поднял ее. Вернее, будить не хотел, она сама глаза открыла, услыхав его голос. Проснувшись, увидела, что муж стоит возле окна и что-то высматривает на улице. Подумала было окликнуть его, но он сам обернулся и сказал:
– Видишь это?
«Что?» – хотела спросить Лушка, но жизнь с Никодимом приучила ее не задавать лишних вопросов. Она тихо встала и подошла к мужу, уставилась в окошко.
– Ну? – спросил он.
Поначалу Лушка ничего и никого не увидела, но потом, приглядевшись повнимательнее, поняла, о чем говорит Никодим. За забором, возле куста черемухи, чернел силуэт: почти сливаясь с деревом, стоял там человек высокого роста.
Стоял-стоял, а потом отошел вбок, и в этот момент озаряющий округу неверный свет желтоглазой луны упал на ночного гостя. Стало очевидно, что это женщина. Черные, струящиеся по плечам волосы, круглое лицо, белые тонкие руки – показалось или они были чересчур длинными? Женщина была обнаженной.
Лушка смотрела на нее всего одно мгновение, а потом услышала сдавленный крик. Обернулась и увидела мужа лежащим на полу. Нагнувшись к нему («Батюшки святы, неужто помер?»), поняла, что Никодим дышит. Пока приводила его в чувство, пока помогала добраться до постели и лечь, про странную женщину почти забыла.
– Она… там? – еле слышно выговорил муж, придя в себя.
Лушка подошла к окну, осторожно выглянула.
– Нету никого.
Никодим прикрыл глаза.
– А ты ее видала?
Лушка хотела ответить утвердительно, но потом подумала: могло и померещиться со сна.
– То ли был кто, а то ли не было, – неуверенно ответила она.
Никодим заругался, дурой назвал, но Лушке показалось, что он рад этому ответу: если жена никого не видела, то и он мог ошибиться.
Муж отвернулся к стене и вскоре захрапел, Лушка улеглась на свою лавку, но долго еще не спала. Грезились ей то шаги, то шепот, но выйти на улицу и поглядеть, нет ли чужих во дворе, она так и не решилась. В окно тоже не смотрела: духу не хватало. Если смотреть – можно и увидеть. А всегда ли это хорошо?
Утром Никодим выглядел еще хуже, чем вчера. Глаза провалились, кожа казалась сухой и воспаленной. Похоже, ему было больно, ходил он, скрючившись, как старик, но все же поднялся с кровати.
Проверил сети – пусто. Помрачнев пуще прежнего, ушел к соседям и не возвращался весь день. Воротился в сумерках. Лушка суетилась по дому, собирала ужин, когда он ввалился из сеней, сжимая в руках большую бутыль, в которой плескалась мутно-белая жидкость.
– Не надо бы тебе пить, – заикнулась Лушка, но получила в ответ такой осатанелый взгляд, что предпочла замолчать.
Выпив залпом один стакан, Никодим потребовал закуски. Поругавшись на щи, дал жене оплеуху, но как-то вяло, вполсилы, а потом налил себе еще. Лушка, от греха подальше, молчала, старалась не попадаться мужу на глаза. Ушла бы в сени, но вдруг ему что понадобится? Заставишь ждать, хуже будет.
Она надеялась, что Никодим, слабый от хвори, что грызет его тело, от бессонной ночи и выпитого, скоро угомонится и ляжет спать, тогда и ей можно будет перестать бояться и прилечь.
Но Никодим все сидел за столом.
Наступила ночь. Тьма повисла за узким оконцем, в соседних домах все разошлись по кроватям, и Лушка с тоской подумала, чем же она так провинилась перед Господом: всю жизнь ни неги, ни радости, ни даже просто покоя. Спать и то не ляжешь, жди, пока ирод этот свалится без сил.
Тем временем «ирод» встрепенулся и поднял голову, прислушиваясь. Лушка тоже насторожилась. Тихий скрежет – будто в дверь кто скребется, царапается.
Никодим вытаращил глаза, рот разинул. Нижняя губа дрожит, лицо перекошено – испугался. Только чего уж так бояться-то?
– Пойду гляну, кто там, – сказала Лушка, чувствуя в этот момент превосходство над мужем, который всю жизнь держал в страхе ее саму, а теперь вот сидит, трясется, встать не смеет.
– Не вздумай! – придушенным голосом вскрикнул Никодим, но женщина впервые в жизни ослушалась. Почувствовав лихость, задор, подошла к двери, отворила ее.
– Нет никого. – Она обернулась к мужу. – Чего ты напужался-то? Должно, дверь просела, вот и скрипит.
Никодима впервые уличили в трусости. И кто? Его собственная безответная мышка-жена! Никодим вскочил со стула, опрокинув его, позабыв про страх.
– Ах ты, гадина! – завопил он.
В два прыжка очутившись возле прижавшейся спиной к стене Лушки, он схватил ее за волосы, намотав их на кулак, и со всего маха приложил головой о стену. Несчастная женщина захлебнулась криком, а муж ударил ее в грудь и дальше уже молотил, не разбирая куда, пока она не осела на пол.
После отошел от нее, тяжело дыша, и прохрипел:
– Будешь… знать…
Вытер рот тыльной стороной ладони и шагнул к открытой двери.
