Степан покачал головой: нет. Ему казалось, Анюта согласится, но что скажут ее родители? Об этом он еще не успел задуматься.
– Пожалуй, что и рано говорить. Нужно тебе сперва на ноги встать, а уж потом про сватовство думать, – сказал дед, и оспаривать это было глупо. Семья – дело серьезное.
Вечером, когда солнце погрузилось в воды Быстрой, дед и внук заперли двери покрепче, решили не спать – дежурить по очереди, держа под рукой ружье: вдруг злодей, погубивший Никодима и, возможно, пропавших молодых супругов, снова объявится!
Степан в глубине души был уверен, что против того, кто приходит по ночам в деревню, никакое ружье не поможет, но вслух этого говорить не стал.
Антип с женой и Анютой сделали то же самое: заперлись на все засовы, приготовились защищаться в случае чего. Степан подумал было предложить всем ночевать в одной избе, но Антип, конечно, откажется покидать дом и идти к ним, а дед, в свою очередь, не захочет бросать свое жилище.
Так что, когда ночь раскинула бархатные черные крылья над притихшей рекой, оставшиеся в рыбацкой деревушке люди встречали ее не все вместе, не объединяя усилий перед тем, что могла принести с собою мгла.
Глава пятая
Отец называл Анюту егозой, потому что она была непоседливая, любопытная и очень живая.
Мать у нее была совсем другая: неразговорчивая, невозмутимая, немного вялая, не перечившая мужу не потому, что боялась его, а потому, что не хотелось ей тратить силы на возражения.
Но даже она сегодня вечером не промолчала, не приняла решение мужа как должное. Когда он схватил двустволку и собрался выйти на улицу, подбежала к нему, обхватила за плечи, припала к Антипу и заголосила:
– Ты куда? А мы что же? Не ходи, кормилец, не пущу! А ну как случится что?
– Да что с тобой, женщина! – Он легко стряхнул с себя руки жены. – Ума лишилась? Чтобы я тут за бабские юбки цеплялся, покуда там воры?
– Так Никодим-то…
– Что Никодим? Он на ногах не стоял, с пустыми руками был. – Антип отодвинул дверной засов. – И с чего ты взяла, что у нас на дворе тот, кто Никодима порешил?
Пока родители рядились и решали, как быть, Анюта стояла поодаль, в глазах застыл ужас, отчего они стали казаться еще больше и темнее.
– Схожу, гляну и вернусь, – сказал отец, и она неожиданно для себя самой выговорила непослушными губами:
– А если там и не человек вовсе?
Мать с отцом обернулись к ней. Отец спустя мгновение принялся говорить, будто это все глупые сказки, но она видела по его затравленному, растерянному взгляду, что он тоже боится, пускай и не дает себе поверить.
С вечера все было спокойно. Они поужинали в тишине, Анюта убрала со стола, мать села чинить одежду. Как стемнело, стали укладываться, предварительно заперев двери.
Легли, но никто не спал. Мать все вздыхала и ворочалась, отец кашлял. Анюта, чтобы отвлечься от тревожных мыслей, стала думать о Степане. Она знала, что нравится ему, с малых лет слышала, как люди говорили, будто они когда-нибудь поженятся.
Повзрослев, она стала приглядываться к нему не просто как к товарищу по играм и осознала, что он очень красив. Анюта часто ездила с отцом на рынок, на ярмарку в Быстрорецк. Приходилось ей видеть и молодых людей, часто они были нарядно одеты и держались весьма уверенно, но ни у кого из них не было такой стати, таких широких плеч, небесно-синих глаз и густых волос цвета спелой ржи.
Сердце ее билось в его присутствии иначе – чаще, быстрее, слаще. Ей хотелось беспричинно улыбаться, когда Степан был рядом, а если они не виделись какое-то время, то мир терял часть своих красок, тускнел и становился ей безразличен. Если это и есть любовь, то Анюта любила Степана.
Она никогда не спрашивала себя о своих чувствах к нему, не задумывалась и не рассуждала о них – зачем? Ведь все и так понятно. То, что жило в ее душе, было простым, как дыхание, необходимым и животворным, как вода и воздух. Анюта знала и принимала как данность, что рано или поздно они со Степаном станут единым целым – и это наполняло ее счастьем.
Мысли о нем всегда придавали спокойствия и уверенности, но… только не сегодня. Напряжение расползалось по комнатам, потрескивало в воздухе.
Почему убийца все еще где-то тут, на берегу? Что ему (или ей) нужно от них всех? Зачем вообще это злое существо взялось убивать?
На эти вопросы невозможно было найти ответа.
– Если ночь пройдет спокойно, значит, ушел он, оставил нас, слава богу. Натешился да в столицу, может, подался. Там народу много, спрятаться легче. Или в сибирские леса, – шепотом сказала мать.
Кажется, за всю свою жизнь Анюта не слышала от нее столько сказанных сразу слов. Отец не ответил, только снова кашлянул.
А потом в дверь постучали. Раз, два, три. Четкие, размеренные удары звучали, как выстрелы.
Это было так внезапно, так дико, что все трое подскочили на месте, бестолково спрашивая друг друга, что произошло.
– Кто? – тонко выкрикнул отец и, устыдившись страха в своем голосе, повторил уже тверже: – Кто там? Степка, ты?
Ему не ответили.
– Не открывай! – умоляющим шепотом сказала мать.
Оставаться в постелях никому не хотелось. Не сговариваясь, встали, торопливо оделись, старясь не шуметь. Анюта оделась первой и подошла к закрытому ставнями окну. Мать тем временем зажгла лучину, комната озарилась светом. В узкую щелку можно было рассмотреть часть двора: незваных гостей не видно.
«Может, послышалось?» – спросила себя Анюта.
Но могло ли послышаться одно и то же всем троим?
В этот момент в ночной тишине раздался шорох. Отчетливый, громкий звук, который ни с чем не перепутаешь. Ту часть двора, что была ближе к курятнику и сараям, Антип посыпал речными камешками, и теперь кто-то шел по этим камешкам. Шаги были характерные: неуверенные, медленные; человек, похоже, хромал или, может, тащил что-то: в поступи не было легкости. А еще он явно не пытался скрыть своего присутствия, не таился.
– Черт тебя подери! – выругался Антип.
Куры завозились в курятнике, забили крыльями, заквохтали, и Антип вспомнил про пса, который сидел на привязи: что же он-то молчит, не лает на незваного гостя?
Словно в ответ на его мысли Полкан заскулил. Тихо, жалобно, не пытаясь грозно рыкнуть, но признавая полное превосходство и власть над собой.
– Собаку, что ли, попортил? – ахнула мать, и Анюту замутило, когда она представила, как именно могли «попортить» бедного Полкашу.
Для отца это стало последней каплей. Допустить, чтобы кто-то безнаказанно хозяйничал у него во дворе, он никак не мог. Тогда и схватил ружье, собрался выйти, шугнуть негодяя.
И споткнулся о вопрос дочери.
– Как так – не человек? – сердито спросил Антип. – Ты чего говоришь-то?
