– Не иначе как старый ведьмак наворожил, – угрюмо заметил Петр. – Ишь, ходит, вынюхивает, высматривает. Мне давно говорили, он с речной нечистью знается, захочет – напустит на человека!
Степан не верил в это: Петр с Саввой друг друга не жаловали, вот Петр в сердцах и наговаривает на старика.
Вместе они еще раз обошли берег, причал осмотрели, лодки, кусты и ивовые заросли. Нигде Антипа не было – ни живого, ни мертвого.
– И в моем доме пусто. Я подумал, может, у меня где, – глухим басом говорил Петр, когда они шли обратно в деревню. – Все сараи осмотрел. Куда подевался? Что за чертовщина творится? Непохоже это на Антипку – шутки шутить. Выходит, не может он прийти, коли не идет.
Это было ясно и без слов, в подтверждении не нуждалось, поэтому Степан не ответил. Он посмотрел на деревушку, перевел взгляд со своего дома на Никодимов. Всего два дня никто там не живет, а дом уже выглядит покинутым, одичавшим, как пес, которого бросили хозяева. Потемневший от боли, стоял он, словно бы пригнувшись к земле, и незрячие глаза-окна безжизненно смотрели на реку.
– Что же делать-то теперь? – заламывая руки, спрашивала Марфа, увидев подходящих Петра и Степана. Лицо ее опухло от слез. – Горе-то… Куда нам с Нюткой податься?
– Савва говорит, уезжать отсюда надо, – не подумав, сказал Степан, и Петр тут же вызверился:
– Ага, уезжать! Слушай больше эту старую образину. Колдун с нечистым знается! Я пока Антипку не найду, ни ногой отсюда.
Марфа ничего не сказала, но ясно было, что в отсутствие мужа решения вместо нее будет принимать его брат. Мнения Марфы никто бы не спросил. Как и мнения Анюты.
– Скоро ночь, не успею обернуться. А утром поеду в город, помощь привезу. Пусть ищут, кому положено.
Степан понимал: если они с дедом окончательно и бесповоротно решат ехать, и даже если уговорят Анютку и ее мать, то сразу, прямо сейчас, сделать это не получится, нужно собраться по-людски. Выезжать надо в светлое время, а не когда солнце катится к горизонту и вот-вот скроется в водах Быстрой. Как ни была ему противна мысль провести здесь еще одну ночь, а сделать это, по всему видать, придется. Но на этот раз они будут умнее. Что бы за нечисть тут ни орудовала, им лучше оставаться всем вместе.
– Мы с дедом, наверное, в город переедем, – сказал Степан, уже не боясь вызвать гнев Петра. Рано или поздно все равно сказать нужно. – Я работать там буду.
На Анюту он старался не смотреть. Хотя и не было его вины, но чувствовал себя как предатель. Хотел сказать, что не бросит ее, а как скажешь? Ведь и уговора между ними не было.
– Нынешнюю ночь надо всем вместе переждать.
Петр собрался возразить, но потом подумал, что оставлять жену и дочь брата одних нельзя, а самому ночевать с ними в одной избе – не слишком правильно, так что мотнул головой, мол, так и порешим.
– Давайте в моем доме, – предложил Петр. – Он самый большой. – В голосе прозвучала не слишком уместная горделивая нотка. – Марфа, Анютка, вы ужин соберите.
Он принялся отдавать хозяйственные распоряжения. Марфа обрадовалась тому, что может себя чем-то занять, и метнулась выполнять поручения, прихватив с собой дочь.
Степан с дедом ушли к себе, чтобы взять необходимое.
– Уговорился, значит, с Егором Кузьмичом? – спросил дед.
Степан рассказал обо всем, расписав в красках, какая замечательная жизнь ждет их в Быстрорецке. Понимал он, как грустно деду сниматься с насиженного места и вместо своего дома, где он привык быть хозяином, жить на старости лет приживалом, из милости.
Но ведь и выхода иного не было. Тем более после слов Саввы про то, что надо уезжать из деревни. Разговор с колдуном Степан тоже деду пересказал, и тот, вздохнув, проговорил:
– Савва зря болтать не будет, попусту пугать да языком молоть. Знает он что-то, а пока сам не захочет сказать, хоть клещами из него тяни – не вытянешь. Я и сам чую, и тебе говорил: плохим это место стало, не надо бы нам тут оставаться, а все одно, Степушка: тоска сосет душу.
Ближе к ночи, как стало темнеть, пятеро оставшихся жителей рыбацкой деревни собрались в доме Петра. Закрывая вместе со всеми ставни, задвигая тяжелый засов на дверях, Степан спрашивал себя, от чего они пытаются схорониться? И смогут ли спастись, если даже не представляют, чем и как можно укрыться от неведомого зла?
Глава седьмая
Ночь накрыла деревню вороньим крылом. Если кто-то с небес смотрел сейчас вниз, то ничего не сумел бы разглядеть: темные дома растворялись в окружающем мраке, надеясь спрятаться в нем.
С вечера дул сильный ветер, хотел разогнать облака, но так и не сумел, обессилел и утих. Поэтому серые лохматые тучи укутали мягкими телами луну, спрятали ее от людей, и небесный глаз закрылся. Ночь предстояла слепая, мрачная, и Степан, пока шел к дому Антипа, думал, что если отец Анюты заблудился где-то, то в такой тьме дорогу домой ему будет отыскать трудно.
Все старались делать вид, что им предстоят самые обычные вечер и ночь. Трудовой день остался позади, время отдыхать и готовиться ко сну. Каждый знал, что это вовсе не так, но держал свой страх при себе, обуздывая его, как норовистого коня.
Женщины должны были устроиться в задней комнате, отдельно от мужчин, но, прежде чем Марфа и Анюта ушли к себе, Степан решился на разговор. При иных обстоятельствах он не стал бы обсуждать такие важные вещи вот так, в лоб, без подготовки, не посоветовавшись с дедом, не спросив у него разрешения, к тому же в отсутствие Антипа, но жизнь в последние дни изменилась – и Степану пришлось меняться вместе с ней.
Поэтому он, стараясь побороть волнение, подошел к Марфе и сказал, что Анюта давно уже мила ему. Девушка стояла подле матери, низко склонив голову от смущения, не поднимая глаз на Степана.
– Ишь ты, жених, – фыркнул Петр, и Степан покраснел, но не сбился, а продолжил:
– Работать буду усердно, хозяйством обзаведусь, на ноги встану – и зашлю сватов. Все честь по чести. Марфа, ты не бойся, не подведу. Не будет у Анюты мужа лучше, любить ее стану, беречь, как никто другой. Верьте мне.
Хотел, чтобы это прозвучало солидно, серьезно, но вышло как-то не так, по-ребячьи, и Степан был собою недоволен. Но тут пришел на помощь дед.
– Степан – парень основательный. Как сказал, так и сделает. Я с ним в город еду. Другой бы, глядишь, бросил старика, а Степка мой не из эдаких. За ним Анюта как за стеной каменной будет. Дайте срок, все о новом мастере заговорят.
Степан, который всегда думал, что для деда его поделки – баловство, чуть рот от удивления не разинул. Чувство признательности было таким большим, что не помещалось внутри, грозило пролиться слезами – и это было бы совсем уж не к месту, так что он прикусил губу и сдвинул брови.
– Антип-то как же… Ему бы… – залепетала Марфа.
– Вернется – и с ним поговорим, – сказал дед. – А ты у Анюты спроси. Она-то что скажет? По сердцу ли ей Степан?
