Алан побагровел и стремительно шагнул ко мне. Я встала, мы оказались лицом к лицу, точнее, почти, потому что из-за его роста расстояние между нашими лицами составляло не менее пятнадцати сантиметров. Его глаза метали молнии ярости и неизменного презрения. Голос звучал глухо и страшно, мне сразу перехотелось шутить.
– Никогда больше не смей со мной фамильярничать и тем более заигрывать! Ты – копия своего отца, с каждой минутой убеждаюсь в этом все больше! Хотел дать тебе шанс, но теперь не уверен, что ты его заслуживаешь!
Я не без труда выдержала его взгляд.
– И что будешь делать, сожжешь меня?
В глазах цвета стали и расплавленного серебра действительно горело пламя, пламя ненависти. Да, пожалуй, вот прямо сейчас он может это сделать.
– Не собираюсь пачкать руки. И без меня желающие найдутся! Да будет тебе известно, в интернете уже несколько лет существует сообщество памяти жертв Зверя, то бишь твоего кровавого предка. В него входят члены семей погибших от его руки женщин. Это человек двенадцать как минимум! Им всем известно о твоем существовании.
Оглушенная полученной информацией, я бессильно опустилась в кресло. Пятнадцать человек, которые мечтают разорвать меня на кусочки? Дикость какая! Это просто не может быть правдой!
– Давно пора выложить там твои координаты и фотографию – врага надо знать в лицо.
– Почему же ты до сих пор этого не сделал?
Он нахмурился и мрачно процедил:
– Могу сделать прямо сейчас. И не надейся, что удастся сбежать!
Я снова встала. Голова вдруг стала тяжелой, ноги ватными, на плечи навалилась свинцовая усталость.
– Все эти люди мечтают меня убить?
– Большую часть, как и меня, беспокоят в основном генетические последствия. Но некоторые да, настроены весьма радикально. Например, если до тебя доберется некто под ником ОРК, твоим самым заветным желанием будет быстрая смерть.
– Око за око, зуб за зуб, как это по-человечески! Животные более милосердны.
– Не похоже. Твой отец был животным! – сердито напомнил Алан.
Градус ярости немного спал, он заметно успокоился.
Я же, напротив, завелась:
– Он был душевнобольным! Не ведал, что творит. А эти пятнадцать человек, включая тебя, надо полагать, люди цивилизованные, отдающие себе отчет в своих поступках. Уверена, они прекрасно понимают, что я не имею никакого отношения к их трагическому прошлому. Тем не менее все жаждут моей крови. И это, по-твоему, нормально?
– Вполне естественное желание, – охотно объяснил Алан. – Никогда не пробовала поставить себя на их место? Например, на мое?
– А ты никогда не пробовал влезть в мою шкуру? – разозлилась я. – Хватит морщиться и строить из себя жертву. Да, ты потерял мать, сожалею! А я потеряла все! Мое детство закончилось в девять лет, когда арестовали отца. Привычный мир рухнул, оказался ложью, миражом. А затем начался бесконечный бег по замкнутому кругу! Я не понимала, почему нужно уезжать из города, в котором мы только что обустроились, бросать школу, где меня все устраивало? Почему я не могу завести друзей? Почему у меня теперь другая фамилия, а моя настоящая под запретом! Даже имя – чужое! Думала, пройдет время и все забудется, изменится в лучшую сторону. Увы, прошло шестнадцать лет, а я все так же бегу по кругу. У меня нет дома, нет друзей, нет будущего, и даже мое настоящее полностью подчинено прошлому! Я смирилась с тем, что никогда не смогу жить как все! Что у меня не будет семьи, детей, потому что, грамотей, я и без тебя прекрасно знаю о генетике! Но, знаешь, это далеко не райская жизнь. Так что давай, вызывай своих инквизиторов. Может, оно и к лучшему: мне терять нечего!
Алан долго буравил меня странным взглядом, потом холодно подытожил:
– Браво! Я чуть не прослезился!
Усталость навалилась с новой силой.
Я подошла к окну и, прижав пылающий лоб к прохладному стеклу, твердо сказала:
– Пошел вон!
Глава 11
В дверь позвонили. Потом еще и еще – долго, настойчиво, тревожно.
– К тебе посетители. Я как твой ассистент вынужден остаться. Должен же кто-то тебя контролировать, – надменно заявил Алан.
Ох, зря он рискует, уходить нужно вовремя.
– Пошел вон! – рявкнула я так, что с балконной кормушки улетели все воробьи, а позади кто-то испуганно ахнул. Жаль, не Войнич.
– Простите, я не вовремя? – растерянно пробормотала вошедшая незнакомая женщина.
Приглядевшись, я поняла, что передо мной состарившаяся и изможденная версия Алины: те же глаза, овал лица, шея, только в более дряблом, потрепанном жизнью варианте.
– Все нормально, у него проблемы со слухом, попробуем язык жестов. – Я недвусмысленно указала Войничу на дверь.
Он ушел, продолжая хмуриться.
– Проходите, вы… мама Алины?
Она удивленно распахнула покрасневшие от недавних слез глаза и кивнула.
– Садитесь, пожалуйста.
Женщина тяжело опустилась в кресло и всхлипнула:
– Навещала внучку в санатории, я так редко ее вижу. Алина сказала, что отдала вам одну вещь, принадлежащую мне, – медальон.
– Да, верно. Галя все еще без сознания?
– Нет, недавно пришла в себя. Алина с мужем собираются увезти ее в Москву… Никто так и не понял, что произошло. Говорят, в этот раз даже приступа не было, она просто упала, словно ее ударили. Простите. – Она достала из кармана легкого бежевого пиджака не первой свежести носовой платок и промокнула вновь набежавшие слезы.
«Словно ударили» – как точно сказано. Если бы она знала, насколько точно все повторяется! Сейчас Галя физически ощущает все, что чувствовала Лариса пятнадцать лет назад. Ее оглушили, когда похитили, – отсюда внезапное падение Гали. Пару часов Лариса провела без сознания, ее племянница тоже.
– Вы извините, что я без предупреждения, мне бы медальон забрать. Алина сказала, что отдала его вам вместо своего по ошибке, у меня есть точно такой же с ее волосами и фотографией. А этот… в нем…
– Знаю, фото вашей второй дочери. Алина рассказала, я сожалею.
Платок уже не помогал, женщина на мгновение закрыла лицо руками.
– Да, Лариса. А вы лечили Галю? Видно, все совсем плохо, раз Алина решилась к местным целителям обратиться, она ведь провинциалов ни во что не ставит.
– Я все еще надеюсь, что смогу ей помочь.
– Помогите, пожалуйста! Она ведь совсем ребенок – двенадцать лет, столько же было моей Ларисе!
– Я постараюсь.
– Это ведь хорошо, что она пришла в себя. Она будет жить?
В мокрых от слез глазах светилась надежда.
Я вздохнула. Ага, целых три дня, а потом, если не справлюсь…
