– Как знать. Вы могли увидеть или услышать что-то важное, чему просто не придали значения. Катя, прошу вас, позвольте мне взглянуть на все самой. Пожалуйста, ради родителей Ларисы – они имеют право хотя бы похоронить своего ребенка!
Катя долго молчала, украдкой вытирая наворачивающиеся на глаза слезы, потом обернулась и тихим, твердым голосом спросила:
– Что я должна сделать?
Глава 15
– Лариса, перестань портить инструмент! Александр Михайлович ругается!
Потревоженная раздраженным голосом Кати, Лариса неохотно оторвалась от своего занятия. Она сидела на подоконнике и пыталась вывести на гитаре свое имя.
– Что за глупая привычка! У тебя вон все тетради посторонними каракулями исписаны! – продолжала ворчать подруга.
Лариса виновато потупилась.
– Это я когда нервничаю. Рука сама начинает что-то писать. Вот и сейчас. Понимаешь, не нравится мне эта затея. А если все узнают правду?
– Чушь какая! Никто ничего не узнает, если, конечно, ты не расколешься!
Лариса болезненно поморщилась.
– Не расколюсь!
– Вот и правильно, – одобрила Катя. – Ты ведь хочешь спасти Данильчика! Представляешь, как он будет нам благодарен!
В комнату заглянула высокая рыжеволосая девочка чуть постарше – Вика.
– Письмо готово! – Она положила на стол белый конверт. – Все слова вырезаны из разных газет, и никаких отпечатков пальцев – я была в перчатках! Катя, готовься, через полчаса приедет Марк. Он тебя спрячет, как договаривались.
– Я‐то готова! А вот некоторые… – девочка выразительно посмотрела на подругу.
Лариса испуганно вздернула острый подбородок и тихо призналась:
– Я в порядке, только немного не по себе. Не умею врать.
– Тогда просто помалкивай! Мол, ничего не видела и не слышала, – распорядилась старшая из сестер. – Иди, брось письмо в ящик.
– Давай я схожу, – предложила Катя.
– Нет, пусть Лариса отнесет! – сурово возразила Вика. – Каждый должен внести свой вклад, она и так ничего не делает.
Лариса молча взяла конверт, аккуратно обернутый целлофаном, и скрылась в прихожей.
Вика проводила ее недовольным взглядом и повернулась к сестре:
– Не надо было ее втягивать, она же мямля – расколется.
– Не расколется. Ради Данильчика она на все пойдет! – Девочка с нежностью посмотрела на плакат с изображением Даниила Валентинова.
– Ну и где ее носит? – Вика раздраженно посмотрела на часы.
Катя выглянула в окно, но оно выходило на задний двор. Почтовый ящик виден не был. В поле зрения попала лишь прогуливающаяся с коляской соседка.
– Пятнадцать минут прошло! Она уже должна была вернуться!
Но Лариса больше не возвращалась, никогда…
* * *
Глаза взрослой Кати Муромовой блестели от невыплаканных слез, совсем как у той перепуганной неожиданным срывом всех планов двенадцатилетней девочки.
– Сначала мы решили, что из-за того, что Лариса вышла в моей одежде, Марк просто перепутал ее со мной. Он дружил с Викой, а нас фактически не знал. Глупейшая версия – Лариса ведь не глухонемая, могла внести ясность, но мы тогда просто хватались за соломинку. А потом он сам приехал в назначенное время и, разумеется, ничего не знал. Вика предположила, что Лариса могла уйти домой, но вскоре позвонила ее сестра Алина, вот тогда нам стало очень страшно. Мы соврали ей, что Лариса в ванной, бросились искать маму, а она…
– Выработала стратегический план, – со вздохом закончила я и, вспомнив странные вопросы Гали, спросила: – Катя, а что случилось с гитарой Ларисы?
– С гитарой? – Девушка подняла заплаканное лицо. – Не знаю, видела потом где-то в доме. Там и осталась, наверное, с собой мы ее точно не забирали. А может быть, мама Малининым отдала, не помню.
– А письмо? Почему вы его не вытащили, ведь ваша мама о нем не знала?
Катя смахнула набежавшие слезинки и снова отвернулась:
– Да просто забыли. Не до него было. Я потом пыталась рассказать маме, но она велела говорить все, как мы договаривались, а об остальном просто забыть. А мы были просто глупыми испуганными детьми! Что мы могли сделать?!
* * *
Вика, по словам сестры, на неделю улетела в Германию, но встреча с ней уже не представляла для меня особого интереса. Пора возвращаться в окрестности Лесогорска. Разгадка, как и тело Ларисы, по-прежнему где-то там.
Войнич терпеливо ждал на парковке.
Я улыбнулась.
– Кто бы мог подумать: ты – мой личный водитель.
Он смерил меня ледяным взглядом и возразил:
– Скорее надзиратель, а если понадобится, стану тюремщиком!
– И палачом?
Он усмехнулся:
– Ты снова читаешь мои мысли. Что-нибудь узнала?
– Ничего существенного. Катя, Вика и Лариса были дружно влюблены в мальчика с обложки журнала – Даниила Валентинова. Слушали его записи, переписывали тексты песен в девичьи тетрадки, обклеивали стены плакатами с его сладкой улыбкой.
– В двенадцать лет, не рановато ли? – засомневался Алан.
– А ты когда влюбился впервые? Двенадцать – самое то. А звезды экрана намного привлекательнее нескладных прыщавых одноклассников. Так вот, Валентинов был серьезно болен, ему требовалось дорогостоящая операция за рубежом. В «Пионерской правде» писали. Там же был указан расчетный счет и нужная сумма – семь тысяч четыреста пятьдесят долларов.
– Знакомая цифра.
– Да, девочки, посовещавшись, нашли способ спасти любимого: решили инсценировать похищение одной из сестер Муромовых и получить нужную сумму обманом.
– И они не ревновали друг к другу?
Я улыбнулась.
– Опять по себе судишь? В двенадцать лет любовь сильнее ревности. К тому же для них он был скорее небожителем, чем потенциальным бойфрендом.
– Как трогательно. Узнала что-то полезное?
– Немного. У Ларисы была привычка машинально записывать бессвязные слова. Она писала на всем, что подворачивалось под руку, в том числе на своей гитаре.
– И?
– Мне нужно увидеть эту гитару.
– Как? Прошло пятнадцать лет! Дом поменял нескольких хозяев, думаешь, все они хранили эту гитару как святыню? – с сарказмом поинтересовался парень.
– Войнич, мои шутки хотя бы смешные. Я не надеюсь обнаружить оригинал. Мне всего лишь нужно увидеть эту гитару чьими-то глазами. Через Катю не вышло, она почти не фиксировала на инструменте внимание. Это во‐первых, а во‐вторых, когда Катя смотрела в окно, она увидела соседку. Ее тоже надо найти.
