Зубов ложится поудобнее, шлепает поощрительно Клубничку по ягодице:
— Давай сама, как вчера.
Катя прикусывает напряженно губу, тихонько двигается на пробу вверх и вниз, приноравливаясь, и стонет несдержанно и жалобно.
А Зубов глаз не может оторвать от нее, изгибающейся, извивающейся на нем, от своего мокрого члена, на который она мягко насаживается, каждый раз выстанывая его имя… Черт, он так долго не продержится, определенно!
Катя только-только находит нужный темп и угол, только-только начинает ловить кайф от происходящего… Как хлопает входная дверь!
Ну конечно, мелкая дрянь не могла появиться ни минутой раньше, ни минутой позже! Умеет испортить момент, сучка!
Катя замирает на нем, испуганно глядя в глаза.
Зубов хмурится, аккуратно ссаживает ее с члена, тянется за простыней:
— Сиди тихо, я решу сейчас.
— Это Арс? — шепчет заполошно Катя, — Арс?
— Ну а кто еще?
Зубов выходит в коридор, придерживая простыню, коротко отправляет «братишку» нахер, внутренне готовясь к тому, что Машка сейчас заартачится, но нет. Криво ухмыляется, что-то вякает и сваливает.
Вид у нее чего-то на редкость заполошный, Зубов отмечает это краем сознания, пока разворачивается, но затем мысли все из головы привычно уже вышибает.
Его Клубничка испуганно сидит, поджав под себя коленки и притянув к груди простыню. Волосы ее, растрепанной пушистой волной укрывают тонкую фигурку с одной стороны, а простыня оттеняет природную белизну и гладкость кожи. Афродита. Только не в пене, а к ткани.
Невероятно красивая и невероятно соблазнительная.
Она смущается под плотоядным взглядом Зубова, тянет выше простыню:
— Это Арс, да? Он знает? Неудобно так… Боже…
— Плевать, — Зубов подходит и сдирает с нее белую тряпку, — у нас есть еще время. Иди ко мне.
Наваливается на покорно обнявшую его девушку, закидывает стройные ножки на плечи и резко входит в мокрую сладость. Катя стонет, выгибается и вытягивает руки над головой. Зубов перехватывает их одной ладонью, утыкается губами в вкусную кожу шеи и неистово, долго трахает свое клубничное чудо. До криков, громких стонов и мольбы. Не остановиться, нет. А совсем наоборот.
Определенно, Клубничка ему за что-то хорошее судьбой послана.
И так круто, что у них еще столько времени впереди!
Среди ночи Зубова будит телефонный звонок.
Он слушает взволнованный голос Машки, привычно перестраиваясь на рабочий лад, а сам не может оторвать напряженного взгляда от мирно посапывающей Клубнички.
В груди — острое сожаление.
Потому что их время только что вышло. Полностью.
10
— Клубничка, я тебе ничего не обещал, — на всякий случай Зубов повторяет это, как мантру. И чувствует себя редкостным дебилом.
Потому что делает это перед зеркалом.
В первый раз… Ну ладно, не в первый. Он уже делал это все когда-то давно. Репетировал присягу, дурака кусок.
Но тогда он чувствовал себя очень крутым.
Как выяснилось позже, очень даже зря.
И вот теперь…
Он ничего не обещал, да.
И он ничего не сможет дать такой девочке, кроме того, что уже дал. И это точно надо заканчивать. Но вот как?
Смотреть в темные глазки, ощущать сладкий клубничный аромат, который у него теперь точно, на всю блядскую жизнь, будет с сексом ассоциироваться… Верней, не с сексом.
С ней, Клубничкой.
Вкусной, сладкой, манящей.
Его чувственным июнем посреди осени. Его отдушиной и кайфом. Отпуском в солнечное лето холодной зимой.
Зубов смотрит на себя в зеркало и видит не здоровенного, много чего повидавшего мужика, а того прыщавого солдатика, бодро репетирующего присягу. Этот дурак не подозревает, сколько впереди дерьма.
А еще — что впереди, когда он уже и думать забудет, его шарахнет по голове душистой клубничной бедой, от которой надо бы бежать… Но никак не убежалось.
Если б он сейчас увидел себя, того, прежнего, если б мог, то от души бы посоветовал делать ноги, как можно скорее, едва на горизонте появится одна длинноногая Клубничка. Потому что сейчас…
Сейчас неожиданно рвется внутри что-то непонятное, чему и названия не было никогда.
Рвется и болит. Сильно.
— Дебил, — шипит он, глядя на себя, — идиота кусок. Нахера так вперся? Урок тебе, дураку, будет…
— Зуб, какого хера я тебя жду? — врывается в его аутотренинг опротивевший за эти неполных два года голос «братишки».
Зубов сдержанно матерится сквозь зубы, малодушно радуясь тому, что очень скоро, буквально через пару дней, придурастая бестолочь будет уже не его проблемой. Что нашелся идиот, который по доброй воле решил взвалить на свои плечи такую невозможную блондинистую обузу.
Это просто счастье, праздник какой-то!
И хорошо, что это происходит сейчас!
Вот приедет Зубов в Москву, сдаст свою бешеную подопечную с рук на руки, вместе с ее ненормальным сопровождением, и свалит сначала на отдых, а потом на новое задание.
В конце концов, разве не ради этого он столько времени трудится?
Может, получит звание… Ага, главное, чтоб поджопника лишнего не получил от генерала за проеб, в полном смысле этого слова, своего объекта…
Потому что клубничная беда, случившаяся так не вовремя, напрочь отключила мозг. И Зубов забыл про контроль, про то, насколько юркий и ненормальный у него объект. И объект сразу же этим воспользовалась для того, чтоб по полной проебать всю их конспирацию. Подключить к вопросу посторонних, гражданских!
Это хорошо, что все так правильно получилось в итоге! Клубничная беда принесла удачу…
Перед расставанием.
Потому что дольше задерживаться в этом городишке смысла нет, работа Зубова здесь завершена.
Сам объект, может, и вернется, учитывая все обстоятельства. Ей есть, к кому возвращаться.
А ему, Зубову…
Ему не стоит этого делать.
Вернуться назад, к Клубничке… Да смешно, о чем вы?
Зачем он, взрослый мужик, у которого вся жизнь на колесах, и конца — края не предвидится этому, зачем он — нежной девочке, только начинающей жить? У нее все впереди. У нее универ, в котором она с удовольствием учится, у нее, может будет семья, муж… Нет, не надо про это думать, Зубов, дебил ты конченый, и кулаки свои разожми.
Эта девочка сделала тебе охеренный подарок.
Клубничное лето, пусть и короткое, но ты его помнить будешь. Всегда. Как что-то невероятно хорошее, светлое. То, что могло бы быть, но не будет.
