Адриана вспыхнула.
– Прекратите смеяться надо мной, – потребовала она. – Чем смеяться, лучше скажите правду, в которую я могла бы поверить! Дайте мне человека, которому я смогла бы довериться!
Ее спутники переглянулись, будто решая между собой, что же ей отвечать. Адриана догадалась, что ими руководит некое третье лицо, которому они подчиняются.
– Я просто хотела дать вам понять, что не такая уж бестолковая и кое-что в происходящем понимаю, – сказала Адриана. – И если сейчас вы собираетесь утопить меня в озере, как ту карету, то знайте, что я ожидала чего-нибудь в этом роде с самого начала.
Николас посмотрел на нее широко распахнутыми от удивления глазами.
– Вы что же, на самом деле думаете, что я могу причинить вам боль?! – с трудом выговорил он.
– Как трогательно, – язвительно заметила Креси, затем совершенно спокойно добавила: – И я не могу причинить вам никакого вреда, моя дорогая.
В ту же секунду она выхватила из-за пояса пистолет:
– Николас, вы слышите?
– Да, – Николас напрягся, – я их слышу.
Он вытащил мушкет. Панический страх охватил Адриану. Ей показалось, что они приготовились убить ее, но в этот момент она услышала отдаленный лай собак.
– Кто-то гонится за нами, – воскликнула она.
– Да. Прошлой ночью несколько человек из тайной полиции увязались за нами, – сказал Николас. – Мне пришлось убить их. Но кто преследует нас на этот раз, я не знаю. – Он подъехал к ней совсем близко, расстегнул камзол и вытащил пистолет. – Возьмите это, – сказал он Адриане, – и поезжайте с Креси вперед. Если вас догонят, прицельтесь и нажмите на курок. Только, когда будете целиться, смотрите, чтобы Креси не оказалась в радиусе прицела.
Полученный от Николаса пистолет был огромных размеров, с обычным затвором, дуло его имело раструб чуть ли не в два дюйма.
– А вы куда отправляетесь?
– На охоту, – ответил Николас, понизив голос. – Адриана, мне очень жаль, что между нами так много неясного и недосказанного, так много неправды. Жизнь часто ставит человека перед выбором, и бывает, что совершаешь ошибку. – Он замолчал, глаза его потемнели. – Креси сказала правду, я действительно вас люблю, – прошептал он.
– Я совершенно ничего не знаю о ваших с Креси планах, – почти простонала Адриана. Неожиданная волна восторга и ужаса поднялась из самых глубин ее естества и сотрясла все тело. Он признался, а значит, и она больше не может скрывать свои чувства. Адриана открыла рот, но Николас успел развернуть лошадь и уже несся прочь.
– Поехали быстрее. – С ней поравнялась Креси. – Быстрее, если хотите остаться в живых.
– Николас…
– Если кто-то и может выйти живым из самых невероятных переделок, так это Николас. Поверьте мне, я знаю его очень хорошо. Но если ему суждено сегодня погибнуть, давайте постараемся сделать так, чтобы эта жертва не была напрасной. Так что, вперед!
Не прошло и пяти минут, как сзади раздались похожие на треск ломающегося льда хлопки выстрелов. Адриана сжимала в руке пистолет, пытаясь вспомнить, приходилось ли ей держать в руках оружие хотя бы раз в жизни. Одно она знала наверняка – никогда прежде стрелять ей не доводилось.
Адриана растерялась. Не дай бог, если Николас и Креси погибнут, что она будет делать, ведь она даже не знает, где находится.
Если это случится, то во всех несчастьях будет виновата она одна. Если бы она не напилась и не несла всю эту пьяную чушь, то задуманный ими план был бы выполнен без сучка и задоринки.
– Пригните голову, – вдруг прокричала Креси. Она выстрелила – возле самого уха Адрианы просвистела пуля. Послышался глухой шум. Им наперерез из зеленой чащи выехала четверка всадников; один из них смешно повис на своей лошади, держась за гриву, подбородок и шея у него окрасились алым цветом. Второй убрал дымящийся карабин и вытащил палаш, двое других перезаряжали ружья. Прежде чем Адриана выстрелила, она успела заметить, что всадники одеты в форму роты Серых мушкетеров.
7. Ньютонианцы
«Греция» оказалась самой обычной кофейней, каких в приличных кварталах Лондона немало.
Народу в ней была тьма-тьмущая, так что Бен, войдя, встал у порога и принялся изучать обстановку. За длинными столами сидели джентльмены всех сословий и мастей: от щеголей, одетых по последней моде, до обладателей неприглядных лохмотьев. В поисках великого философа Бен сосредоточенно перебирал взглядом лица посетителей. К его разочарованию, среди лиц – а таких было большинство, – излучающих незаурядный ум и ученость, он не встретил ни одного, которое хоть отдаленно напоминало бы сэра Исаака.
Как же ему в этой толпе разыскать Гермеса? И как Гермес узнает его? Даже если они ждут его, им не придет в голову остановить взор на каком-то мальчишке. Во всех своих письмах он умышленно не упоминал возраст, полагая, что сэр Исаак не захочет иметь дело с ребенком.
Бен в который раз обвел взглядом зал и задержался на столе, за которым сидели несколько молодых мужчин и… женщина! Женщина в кофейне – невероятное явление, а если она к тому же молода и ослепительно красива как эта, то это вообще нечто из ряда вон выходящее.
Девушка выделялась красотой, причем красотой экзотической. Она была без парика, волосы иссиня-черные, кожа ослепительно белая, глаза миндалевидной формы и чуть раскосые, губы красные, по-детски припухлые. Вздернутый носик мог навести на мысль, что характер у нее озорной, даже проказливый, но поистине королевское достоинство, с которым девушка себя держала, отметало подобное предположение. Ее внешность вводила в заблуждение относительно возраста: ей можно было дать и шестнадцать, и все тридцать шесть. Она что-то говорила, а все сидящие за столом – четверо молодых мужчин, почти юношей – завороженно слушали ее.
Неподалеку от этой примечательной компании Бен заметил скамейку и узкую щелку между сидящими. Раз он не знает, что ему здесь делать, то почему бы не втиснуться в эту щелку и не послушать, о чем таком повествует это прекрасное создание.
– Наш институт нельзя назвать большим и широко известным в мире, – долетело до слуха Бена. Девушка говорила с акцентом столь же экзотическим, как и ее внешность. – Но нам сопутствовал успех, и потому мы смогли привлечь к работе нескольких выдающихся ученых.
– Да, – подхватил один из мужчин с сильным французским акцентом, – я считаю, что Готфрид Лейбниц – вполне достойное приобретение. Интересно, удалось ли ему заложить основы тех социальных реформ, которые он так превозносит, в вашем институте? – Сарказм говорившего бросался в глаза, а с лица его не сходила самодовольная улыбка. И хотя Бен не испытывал большой любви к Лейбницу и его философии, но в критике этого молодого человека сквозила такая напыщенная самоуверенность, что он почувствовал невольное раздражение.
Девушке также не понравилось замечание.
