– О боже, нет! – закричал Ньютон. – Бенджамин, я гибну…
Talos резко повернул голову Ньютона, Бен услышал, как хрустнули кости. Совершенно спокойно talos поднял Ньютона, выбросил его за борт и, будто связанный с ним пуповиной, прыгнул следом. Бен рванулся к борту и глянул вниз: летели две точки – кроваво-красная и серая, и вскоре они исчезли из виду, виднелось только желтого цвета море внизу. Бен так и стоял, застыв на месте, пока Роберт не оттащил его назад, к румпелю, потому что их корабль стрелой бесцельно летел вверх, в то время как корабли московитов падали вниз.
«У меня не осталось слез, чтобы плакать, – подумал Бен, глядя, как сгущаются над головой жемчужные облака. – У меня нет слез. Они все иссякли. И никакой научной хитростью их не вызвать».
И тут начал накрапывать мелкий дождик, и Бен с горечью подумал: хоть и не был Господь к ним милосерден и сострадателен, все же у него нашлись слезы, чтобы оплакать их судьбу.
13
Колчан стрел
Бен стоял какое-то время, собираясь с духом. Он вслушивался в звуки заунывной песни, плывущей по вытянутому залу. Контрапунктом в ней звучали церковные колокола. Неужели Богу не все равно, как к нему летит мольба – песней или колокольным звоном? Похоже, не все равно. На мгновение, судя по всему, все население Венеции – католики, протестанты, мусульмане, иудеи – слилось в одном восторженном порыве и праздновало победу над московитами. Все, что разделяло их, на это счастливое мгновение отступило. Впервые за два десятилетия город обрел свободу и право распоряжаться своей судьбой самостоятельно.
Бен пожелал ему благоденствия и процветания.
Он собрал все свое мужество, вздохнул и открыл дверь, поклонился монахине, встретившей его.
Лицо Ленки было таким же белым и таким же прекрасным, как и лилии у ее изголовья. В груди у Бена все сжалось, когда он приблизился к ее неподвижно лежавшему телу, он опустился на колени рядом с постелью, надеясь, что сердце у него в груди не разорвется от напряжения.
Очень осторожно, почти испуганно он коснулся щеки Ленки.
Она вздрогнула, и глаза ее открылись, но недоумение в них погасло сразу же, как только она увидела его лицо.
– Где это мы? – спросила она, водя по сторонам глазами.
– В монастыре, – ответил Бен. – Ты была не совсем здорова, и сестры ухаживали за тобой.
– Нездорова?
– Тебе в живот пуля попала.
– Правда? – Она приподнялась на локтях и поморщилась. Монахиня, стоявшая всего в нескольких футах поодаль, что-то довольно сурово воскликнула по-итальянски.
– Я буду жить?
– Конечно.
– А, тогда хорошо. А долго я спала?
– Почти два дня. – Бен сделал многозначительную паузу. – Мы победили.
– Хорошо. – Она немного нахмурилась. – А индеец?
– Красные Мокасины жив и здоров, – ответил Бен.
– Это хорошо. Я помню, как мы поднимались в небо на воздушном шаре…
Бен хрипло рассмеялся:
– Да, я тоже это помню, но я потом тебе обо всем этом расскажу. Они говорят, что ты еще слаба и мне нельзя у тебя долго задерживаться.
– Не сомневаюсь, кого другого я могла бы выдержать дольше, – ответила Ленка, и в глазах у нее заплясали чертики.
– Ну вот видишь, я тебя уже утомил.
– Да. Но ты правду сказал, я не умру?
– Не умрешь.
– Это хорошо. И Венеция спасена. И что ты теперь будешь делать, Бенджамин Франклин?
– Что теперь? – Он неловко замялся. – Ну, я вернусь домой, в Америку, в Бостон.
Она посмотрела на него, а он продолжал:
– Этот Старый Свет совсем не для меня. И так много нужно сделать, столько обдумать и со стольким разобраться. А здесь мне этого не дадут, здесь все время какая-нибудь новая война затевается. Мне сказали, что в Америке спокойно, ну, по крайней мере сейчас. И я им там нужен.
Она кивнула:
– Ну что ж, хорошо.
– Хорошо?
– Да. – Она зевнула. – Я устала, Бенджамин. Но мне нужно кое-что тебе сказать на ушко, ты наклонись.
– Говори. – Он склонил голову.
– Еще ближе, дурачок, – прошептала она.
Он склонился еще ниже, и ее губы коснулись его щеки, словно теплые лепестки, нежнее самых нежных лилий.
– А что я буду делать в Америке? – спросила она ласково.
Бен сглотнул подступивший к горлу комок и почувствовал, что он не совсем еще лишился дара речи.
– Думаю, – сказал он, – может, ты согласилась бы стать моей невестой.
– Ты так много думаешь… – заметила она.
Он очень осторожно поцеловал ее в губы. Они на самом деле оказались очень нежными, в этот момент монахиня совсем не нежно схватила его за волосы и оттащила от Ленки. Ленка уже ничего не видела, она снова погрузилась в сон, а губы ее так и застыли – сложенными для поцелуя.
Адриана кинулась к борту, стараясь стоять прямо и видеть – видеть. Но там ничего не было.
– Тебе нужно немного отдохнуть, – сказал Эркюль.
– Он жив, – с трудом выдавила Адриана. – Мой сын жив.
– Но ты же определила, что духи, которые его охраняли, погибли, – напомнил он ей осторожно.
– Я знаю. Они погибли, а он – нет. Скажи царю, что я должна продолжить поиски.
– Он… – Эркюль слегка коснулся ее плеча. – Он уже отдал приказ возвращаться в Санкт-Петербург. И мы уже летим туда.
– Тогда я останусь.
– Он тебя не отпустит.
– Но я спасла его флот. Он думает, что сможет меня остановить?
Эркюль замолчал.
– Креси сказала… – после долгой паузы начал он.
– Креси! – раненым зверем взвыла Адриана.
– Ты должна поговорить с ней.
– Не могу.
– Ты должна, – раздался сзади голос Креси. – Если ты хочешь снова его увидеть, ты должна. Его здесь нет, Адриана.
Адриана обернулась так резко, что ее изнуренное тело едва удержалось на ногах. И если бы Эркюль вовремя не подхватил ее, она бы вывалилась за борт.
– Ты выпустила его из рук! Ты позволила ему улететь!
Было видно, как Креси задрожала.
– Нет, я его не выпускала. Я крепко держала его. Я бы упала и разбилась, но его бы не выпустила из своих рук. Его отняли у меня, Адриана. Он был… – Из глаз Креси брызнули слезы. Она закусила губу, а затем продолжила, и голос ее дрожал: – Malfaiteurs… это они забрали его.
