— Лил, как ты себя ведёшь? Саму себя слышишь?
— Нет, как себя ведёшь ты? Неужели у тебя нет гордости?!
— Дело не вы гордости, Дайлила. Просто я — лекарь. И, что бы ни происходило нынче в обществе, буду идти по этому пути.
— Никто это не ценит — сейчас!
— А мне и не нужно, чтобы меня ценили. Я делаю то, что должен, что диктует мне сердце. Я следую за призванием. Поверь, девочка: чужие жизни дороже любых политических лозунгов.
— А люди, которые разгромили музыкальную лавку Диники Зелёные Крылья. Они тоже считали, что жизни превыше политики?
— Они запутались. Так бывает. Но тогда мы с тобой тем более должны стараться показать им, как они заблуждаются.
— Пусть этим занимаются другие!
— Кто, если не мы? Никогда нет этих “других”, Дайлила. Всегда есть только мы.
*
— Да, Дора, — сказала я. — Есть третий вариант. Но он намного сложнее первых двух. И, пожалуй, опаснее.
— Какой вариант?
— Стань взрослой, заберись повыше, изучи этот мир, признай его несовершенным, посмотри ему в лицо — и сделай всё, чтобы изменить его к лучшему. Каждый день, медленно, шаг за шагом, вкладывая в это работу и сердце, старания и компромиссы. Ты не победишь, потому что в этой схватке не может быть окончательной победы. Но в итоге ты всё равно заложишь фундамент мира, который хочешь видеть. И поверь: в этих делах даже один жалкий кирпич имеет значение.
Дорлина помолчала.
— Ты думаешь, я должна остаться с суженым, каким бы он ни был?
— Я не твоя мачеха, чтобы запирать тебя в подвале, — ответила я честно. — И не уверена, что ты кому-то что-то должна. Выбор твой, как и расплата за него. Но всё же замечу: почему бы тебе не узнать Радужного поближе до того, как гордо уйдёшь в закат? Не зря же магия назначила именно этого дракона твоим суженым. Должно же между вами быть нечто общее? И что ты о нём знаешь — на самом деле?
— Он хам и бабник, — буркнула Дора.
— Этот вывод ты сделала на основании двух пятиминутных встреч?
— Да некоторые вещи заметить ума-то большого не надо. Или, думаешь, он перевоспитается?
У-у, какой случай-то тяжёлый...
— Он не ребёнок, чтобы перевоспитываться, — ответила я спокойно. — Конечно, ты, как пара, сможешь манипулировать им. Но тут тоже переступать черту нельзя: драконы — существа свободолюбивые. И принуждение не терпят.
— Да не собираюсь я им манипулировать!
— Ну как знать, — наивная девочка. — Ты тут первая про перевоспитание заговорила, между прочим!
Она отвернулась и замолчала. Я вздохнула и поднялась на ноги.
— Ладно, ты тут подумай. А я пойду, узнаю, до чего там наши мальчики договорились.
“Мозги кое-кому на место поставлю, — добавила я мысленно. — Заодно поторгуюсь немного. Крёстная фея я или где?! Нужно отстаивать интересы подопечной. И отдать её на самых выгодных условиях. Чтобы потом, когда мы с Кио уйдём, у неё всё ещё остались в руках рычаги влияния”.
— Ты бы не стала убегать, да? — её голос догнал меня на пороге.
Я остановилась, радуясь, что она не видит моего лица.
Помню я того, кто не стал убегать. И чем это кончилось для него? Но тут другой случай, конечно. Ты нужна этому дракону. А ещё тебе просто некуда бежать, девочка. Так почему бы не обернуть это в блестящий фантик выбора? Не это ли работа крёстной феи?
Ты не стала бы убегать…
Стала бы.
— Нет, не стала бы, — вслух многие ответы звучат совсем не так, как в мыслях.
— Попробовала бы всё под себя перекроить?
— Перекроить, что возможно. И смириться с остальным, — ответила я, чувствуя странный кисловатый привкус во рту. — Ты — драконья пара, знаешь? Если распорядишься этой властью разумно, то сможешь многого добиться.
— Даже остановить голод? — спросила она. — Даже помочь таким девочкам, как я сама?
— Не всем. Не по щелчку пальцев. Но в перспективе… да. Подумай об этом.
И я закрыла за собой дверь.
32
Бывают на свете такие разговоры, которые оставляют мерзкое послевкусие на языке. Они оседают вязким дымом в лёгких, побуждают сердце биться чуть иначе… Но это всё ерунда.
Главная проблема — они заставляют задавать самому себе вопросы. А это, как известно, дело болезненное, неприятное и тяжкое.
В общем, я бы предпочла отдышаться перед диалогом с драконами, благо в глубине души ничего хорошего от них не ждала. Но возможности такой мне не дали: Кио с Рием обнаружились, строго говоря, под дверью.
И знаете, надо быть очень породистым мужиком, чтобы с таким независимым видом торчать у входа в женский туалет. В других обстоятельствах, пожалуй, я бы непременно съязвила по этому поводу. Но сейчас...
— Вам не кажется, что иногда девушек нужно оставить в одиночестве?
— Мы и оставили, — ухмыльнулся Кио, но глаза его остались на удивление серьезными. — Не вломились к вам, даже когда очень хотели вмешаться в ваш разговор.
— Очень мило с вашей стороны, — улыбнулась я. — А теперь… господин Рий, могу я поговорить с вами наедине?
— Да, разумеется...
— Нет, — отрезал Кио. — Только в моём присутствии.
Я мысленно помянула много недобрых (и преимущественно нецензурных) слов.
Честно, в другой ситуации я бы послала Кио далеко, глубоко и надолго. Но… текущие обстоятельства оставляли не слишком большой простор для маневра. Было похоже на то, что разборки между Радужными и Ртутными весьма серьёзные. Так что уговаривать Кио оставить меня с Рием наедине можно долго, нудно, и, что важнее, безрезультатно. Так что я, вздохнув, просто указала Радужному на двери в ближайшие покои. Он кивнул. Кио, как привязанный, пошёл следом.
Замечательно.
— Господин, могу ли я узнать, до чего вы с господином Кио договорились? — с ходу взяла я кота за холку. — Меня не слишком волнуют детали того, сколько именно кто из вас кому заплатит, разумеется, и какие интриги выплетет. Более того, я не хочу этого знать. Меня интересует только дальнейшая судьба Дорлины.
— Мы пришли к предварительной договорённости, — сказал Радужный. Я заметила, что он смотрит на меня как-то иначе, будто впервые видит. Возможно, так оно в какой-то степени и было: сомневаюсь, что до сего момента он замечал меня всерьёз. Что, впрочем, всего лишь закономерно. — Подробности нужно будет утрясти. Но, разумеется, госпожа Дорлина переедет в радужное крыло Дворца.
Ага. То есть, они всё же не хотят делать всё по-умному.
