На секунду на лице Дана мелькает замешательство, а уже в следующий момент он воздевает вверх ладони в пораженческом жесте.
— Извинения приняты. Туалет — это святое. А твоя прямота очаровательна.
Этот день может стать ещё хуже? Уже вряд ли. Для таких, как я, человечеству просто необходимо придумать специальную опцию с замедлением времени. Чтобы, пока собеседник моргал, у меня была дополнительная пара минут для составления ответа без неуместного упоминания о походе в туалет.
— Так ты к нам… э-э-э… по делу? — выдавливаю я, отчаявшись придумать что-нибудь путное.
— Скажем так, у нас с вашим генеральным появились общие темы для бесед.
Я опускаю взгляд себе на руки. Нет, всё же я дурочка, которая в глубине души лелеяла мысль, что Дан мог приехать сюда ради меня. Видимо, сказки о Золушке передаются русским женщинам с молоком матери и вытравливаются исключительно мышьяком.
Решив перестать лихорадочно нащупывать возможность поддержать диалог, я роняю неопределённое «ясно» и перевожу взгляд на экран для демонстрации видимости работы. Злюсь на собственные наивность и глупость и хочу себя отрезвить. Так Дан поскорее уйдёт и шлейф от выходной сказки исчезнет совсем. Пару часов я поварюсь в разочаровании, зато вновь продолжу жить без иллюзий.
— Выглядишь по-другому.
Странные ноты в его голосе заставляют меня вскинуть глаза. Кажется, будто Громов находится в недоумении. «Конечно, он недоумевает, потому что в клубе видел другое лицо, сильно приукрашенное макияжем», — безжалостно подсказывает внутренний голос.
— На работу я не крашусь.
— Дело не в косметике, — усмехается он. — Но не буду тебя отвлекать, Татьяна Викторовна. Хорошего рабочего дня.
Его высокая фигура, облачённая в тёмно-голубой костюм, с каждой секундой отдаляется, рождая острую потребность что-то сказать… Ну хоть что-нибудь, чтобы сгладить это поганое послевкусие, которое я наверняка после себя оставила.
— И тебе тоже хорошего дня, Дан. Извини, если что-то… — Окончательно смутившись, я стискиваю мышку так, что она начинает трещать. — В общем, прощай.
На последней фразе Дан оборачивается. Улыбается, будто мои слова его позабавили.
— Прощаться пока рано. Родина всё же подкинула мне пару идей, так что в ближайшие две недели будем до посинения согласовывать договор. Ваш генеральный за год едва ли стал менее упрямым, да и я далеко не подарок.
Подмигнув, он берётся за ручку двери.
— Так что готовься, красавица.
7
— Привет. — Я по традиции обнимаю маму и протягиваю ей пакет с шоколадом: — Это ассорти: здесь молочный, тёмный, белый и трюфели. Ручная работа.
Не заглядывая внутрь, мама благодарит за гостинец и кивком указывает на кухню.
— Пойдем чай пить — я с травами заварила. Конфеты зря купила: все же зубы не молочные уже, правильно? Ты, кстати, на метро добралась? — доносится ее удаляющийся голос. — Такие пробки сегодня, это кошмар какой-то. Видимо из-за дождя.
Настроение, испорченное появлением Дана, а точнее, моим нелепым поведением, продолжает ползти вниз без видимой на то причины. Ведь не из-за конфет же? В смысле не из-за того, что я полчаса провела в бутике шоколада, обшаривая десятки полок в поисках самого вкусного, а мама в итоге сказала, что всё было зря? Прекрасно ведь знаю, что ничего плохого в виду она не имеет, а просто по долгу профессии немного помешана на уходе за зубами. В любой другой день я бы, наверное, принесла к чаю что-то иное: например, её любимый мармелад со стевией или овсяные печенья с цукатами, но сегодня хотелось именно шоколад. Выраженно сладкий, вязнущий на зубах, способный перебить горький осадок этой недели.
— О, у тебя новый сервиз? —указываю я на белые кружевные чашки, расставленные на столе, прекрасно помня, что маме дарили их на прошлый день рождения.
Просто сейчас мне удобнее сделать их безопасной темой для беседы. Мама обожает посуду, и никакие современные интерьерные веяния не способны избавить нашу квартиру от старомодного серванта, забитого фарфором.
— Это же Сивовы дарили мне в прошлом году, забыла? — Любовно придерживая крышку чайника, мама разливает заварку. — Тот старый я на дачу отвезу. Этот только мыть, наверное, придётся вручную. Боюсь, позолота облетит.
Пакет с конфетами так и стоит нетронутым в углу столешницы, поэтому я иду его распаковывать. «Чёрт с ней, с зубной эмалью, — иронизирую про себя, снимая ленту с бумажной коробки. — Всё равно никто её не увидит».
Уложив конфеты в вазочку, я ставлю их на стол и сажусь. Мама стоит спиной, помешивая дымящийся суп. Перед глазами почему-то сразу появляется лицо Василины, смешно кривящей нос. Так она делает всякий раз, когда чувствует запах горохового.
— Ты, по-моему, похудела, мам.
— Ну прямо-таки похудела, — отмахивается она. — Наоборот, поправилась. В моём возрасте худеют уже только из-за болезней.
— Да какой уж у тебя возраст, мам. Всего-то сорок пять.
— А с каких это пор сорок пять уже не возраст? — отрезает она и, накрыв кастрюлю крышкой, выдвигает стул. — Смотря для кого, конечно. Вчера Надежда Васильевна рассказывала, что её сестра в сорок семь в университет поступать собралась. Люди по-разному с ума сходят, конечно. Непонятно, чего ей в двадцать не училось.
— Здорово же, — улыбаюсь я. — Что человек не боится. В сорок семь снова станет студентом.
— И что в этом хорошего? Делать всё нужно вовремя, чтобы люди потом не потешались.
Мама подносит к губам чашку и неспешно пьёт, позволяя своим словам пропитывать воздух. Нехорошее предчувствие собирается ознобом на коже и через пару мгновений подтверждается.
— Об отношениях уже думать пора, Таня, — выстреливает неукоснительным требованием. — Тебе двадцать четыре.
Хочется съёжиться и обнять себя руками, чтобы защитить грудную клетку, в которую больно ударяют эти слова. Мама считает, что это так просто? Достаточно просто подумать об отношениях — и вуаля! — перед твоими дверями выстроилась толпа парней. Всё, что тебе нужно — это просто тыкать пальцем: ты, с пузиком, пошёл вон, а вот ты, высокий и мускулистый, задержись, ты мне нравишься. Так? Конечно, я думаю об отношениях, а толку? Понятия не имею, что нужно делать. Кроме случаев, когда я была пьяна, мужчины ко мне ни разу не подходили. Подходить к ним самой? Как? Я даже в глаза им не могу нормально смотреть, не то что построить связный диалог. Нет, об Административном и Трудовом кодексе я могу часами разглагольствовать, но поговорить об обыденных вещах не умею. Взять хотя бы провальный разговор с Даном… Хотя лучше вообще не вспоминать.
— У меня пока много работы, — бормочу я, сосредоточившись на крошечных чаинках, осевших на дне чашки. — Начальница же в отпуске была, я говорила.
Даже самой смешно от того, как жалко я вру. А вот сейчас Римма Радиковна вернётся на работу, и тогда держись, мам! Местные аптеки не будут успевать заказывать презервативы, потому что мужчины из моей постели вылезать не будут.
