Торговля с доставкой была не только частной. Государственные магазины, стремясь перевыполнить план и несколько уменьшить очереди, которые были делом обычным даже в процветающей Москве, отправляли своих продавцов торговать вразнос. Ежедневно продавцы обходили квартиры, предлагая купить молоко, масло, консервы, конфеты, фрукты. Покупатели могли обратиться в стол заказов и сообщить, что именно им нужно. Продавцы были заинтересованы в своей работе. За превышение плана продаж им платили как стахановцам: вместо 150–200 рублей получали 400–600 рублей, то есть в два-три раза больше, чем медработник в государственной амбулатории.
Цветаева и Мур к услугам молочниц и сметанниц не прибегали – их стол несколько отличался от общепринятого, московского. Эти особенности были связаны со вкусами Мура, а не Марины Ивановны, которая вообще была непривередливой в еде и привыкла и к французской кухне, и к русской. Зато Мур вплоть до эвакуации августа 1941-го вовсе не ел черного хлеба, предпочитал белые и даже “белейшие” булки. Любимая русскими гречневая каша в его представлении – “плохая еда”.
[57] Зато ему понравились маринованные грибы – “здоровая штука”, по словам Мура. В Москве Цветаева готовила грибной суп, а грибы покупала на рынке: “…на рынке приличная связка – 12 р., неприличная – 7 р.”.
Вероятно, Цветаева могла бы обходиться обедами в столовых и покупками концентратов. Последние в предвоенной Москве были новинкой, а потому их активно рекламировали. Но надо было готовить для сына: “Он всегда был голоден и любил вкусно поесть”447448, – заметила Мария Белкина.
ИЗ ДНЕВНИКА ГЕОРГИЯ ЭФРОНА, 16 ОКТЯБРЯ 1940 ГОДА: Сейчас съел сытный обед (теоретически слова “сытный обед” – противны, а практически – хороши).
Впрочем, в 1940–1941-м Мур писал о еде немного. Видимо, считал эту тему недостойной обсуждения. Всё изменится в Ташкенте. И едва ли не добрая половина ташкентских записей Мура будет посвящена разного рода снеди, которую ему удавалось купить, достать или съесть в гостях: “Превосходный обед: зеленый суп, совсем в стиле знаменитой soupe à l’oseille
[58] (конечно, не хватает яиц и сметаны!), на второе – котлета и макароны, зеленый салат – тоже во французском вкусе. В общем, наелся здорово – и хлеба вволю. Как вкусно было!” Заметим, это слова не просто голодного человека, который наконец-то наелся. Муру явно нравится, что стол напоминает французский. Французские продукты, французский распорядок дня, еды – всё это он усвоил в Париже. А во Франции уже тогда процветал культ еды: “Главным образом здесь живут чревоугодники. Вокруг принятия пищи <…> страшный ажиотаж. Обед – это самое торжественное, что я здесь видел”449450, – писал жене Илья Ильф в декабре 1933-го, когда толстому мальчику Муру шел девятый год и он, вольно или невольно, усваивал образ поведения окружающих.
Цветаева вряд ли могла воспитать из Мура гурмана и гедониста. Зато Сергей Яковлевич был, кажется, не совсем равнодушен к еде. Именно он угощал Мура мясом по-бургундски в коммунистическом ресторанчике “Famille Nouvelle”.451 Говядина, тушенная в красном вине с овощами и специями, – совсем неплохо! Не любивший французов и Францию, Сергей Яковлевич незаметно для себя знакомил сына с очарованием французской кухни, с ресторанчиками и кафе. Не забудем и устриц, которых Мур с Цветаевой запивали розовым вином.
Как видим, вопреки воспоминаниям Ариадны Эфрон, в Париже их семья питалась далеко не одними котлетами из конины с хлебом и мелкой картошкой с рынка. К тому же Муру всегда доставались лучшие куски, так уж было принято в семье. В 1940-м в Москве он вел себя еще как избалованный ребенок: “Мур ворчит, что я кормлю его гадостями. По-прежнему вылавливает из супа зеленявки – я осенью зелени <…> насушила на целый год”452, – писала Цветаева Але.
Цветаева очень общительна, она часто бывает в гостях. Мур следует за ней с неохотой: “А сегодня тащиться к этой Соне Юркевич
[59]. Скучища!” – ворчит Мур. Но тут же себя утешает: может быть, там будет что-нибудь вкусное. Неинтересно праздновать Новый год у Лили Эфрон, но, возможно, там хорошо покормят… С тем же намерением он идет к ней и на Рождество: “…быть может, хорошо поем”.
И в Париже, и в Москве главным блюдом на столе у Эфронов были котлеты: “…наша семья – котлетная”, – писала Цветаева. Редкий день обходился у них без котлет. В Париже Цветаева готовила их сама, а в Москве покупала готовые (жареные). Мясокомбинат имени Микояна освоил выпуск московских котлет. Их тогда продавали в буфетах, в столовых, в магазинах и даже (трудно представить!) на рынках и на улицах. Стоили они 50 копеек за штуку, и разбирали их быстро. Еще в 1938-м мясокомбинат выпускал 400 000 котлет в сутки и планировал увеличить их выпуск до миллиона! Удалось ли это? Данных не нашел.
За два десятилетия между Гражданской войной и началом Великой Отечественной котлеты из рубленого мяса стали самым популярным и самым распространенным вторым блюдом у жителей больших советских городов. Котлеты ели и работяги в столовой для метростроевцев, и депутаты Верховного Совета, и профессора Московского университета в своих закрытых ведомственных столовых. Разумеется, качество котлет заметно различалось. Должно быть, жёны и домработницы богатых советских писателей готовили их вкуснее и лучше, чем сотрудники государственного мясокомбината. Недаром же Евгений Петров в Америке с ностальгией вспоминал домашние котлеты: “А котлеты! Обыкновенные рубленые котлеты! С ума можно сойти!”453 А вот Цветаевой и Муру нравились котлеты с комбината имени Микояна, те самые, за 50 копеек.
ИЗ ДНЕВНИКА ГЕОРГИЯ, 27 АВГУСТА 1940 ГОДА: “Хочу есть. Будут котлеты – вот это хорошо. <…> Страшно хочу есть. <…> Есть, есть, есть. Да здравствуют котлеты с маслом! Это факт, что это очень вкусно и питательно”.
Духовная пища вовсе не так вкусна и приятна, если нет пищи настоящей, зато их сочетание – упоительно и волшебно. Осенью 1940-го Мур с Митей после концерта в Московской филармонии “жадно ели виноград, купленный в Гастрономе у площади Моссовета, и покатывались со смеху”.454
Дефицит
Показательно, что и Мура, а еще прежде Митю Сеземана Москва вовсе не шокировала бедностью магазинов. Очевидно, они и не были такими уж бедными. Советские черно-белые фотографии московских витрин и реклама из “Вечерней Москвы” – не одна лишь показуха. Москвич со средствами в 1940 году не был ни голоден, ни бос – он мог более-менее прилично одеться и хорошо провести время. Правда, советская плановая экономика осложняла жизнь обывателей и в Москве. Уже в 1939–1940 годах слово “дефицит” прочно вошло в обиход. Даже газетные фельетонисты перестали его стесняться. Упоминаний о разнообразных дефицитах множество, причем самых неожиданных. В магазинах есть консервы из крабов, есть недавно завезенные в СССР бананы, но почему-то не завезли капусту. Не купить ни иголок для примусов, ни вязальных крючков, ни кнопок.
