Историк футбола Аксель Вартанян нашел в архиве интересный документ – постановление от февраля 1941-го, подписанное заместителем председателя Совнаркома Львом Мехлисом. Постановление определяло зарплаты футболистов, тренеров, массажистов (о спортивных врачах почему-то товарищ Мехлис позабыл) в “командах мастеров добровольных спортивных обществ и ЦДКА”. Старший тренер должен был получать 1200–1500 рублей, игроки первой категории (10 человек) – по 1200 рублей, второй категории – по 1000 рублей (12 человек), третьей – по 800 рублей.726 Деньги большие. Даже футболист третьей категории (скорее всего, дублер) получал вдвое больше начинающего инженера. Тем не менее этим постановлением Мехлиса ведущие игроки лучших советских команд вряд ли были довольны. Они зарабатывали в то время намного больше: “В клубах, особенно элитных, им прилично платили, на сборах весенних подбрасывали, с матчей календарных и товарищеских, особенно коммерческих (иной раз по 500 р. на брата с одной левой игры получали), солидно набегало”.727
К советской элите надо добавить и часть рабочего класса – стахановцев. Их трудовые достижения не только превозносились советской пропагандой, но и поощрялись. По утверждению советской прессы, заработок стахановца, скажем, на заводе “Шарикоподшипник” им. Л.М.Кагановича в 1937 году мог достигать 350 рублей в день. Столько зарабатывал товарищ Назаров, перевыполнивший норму более чем в 1000 раз. Стахановец Яковлев заработал 300 рублей, Чуканов – 110 рублей.728 То есть за один день квалифицированный рабочий мог заработать больше, чем врач за месяц. Советская пропаганда и “марксистская наука” изобрели термин “рабочая аристократия”, но эту же рабочую аристократию и создавали в сталинское время из стахановцев. Сам шахтер Алексей Стаханов переехал в Москву, где ему дали квартиру в знаменитом Доме на набережной, – а это бесспорное вхождение в круг избранных, в элиту СССР.
При этом сами достижения стахановцев ставились под вопрос уже тогда. Андре Жид не поверил в них и решил, что трудовые нормы были искусственно занижены. Он рассказал советским слушателям историю, которая явно тешила его французский патриотизм. Однажды “группа французских шахтеров, путешествующая по СССР, по-товарищески заменила на одной из шахт бригаду советских шахтеров и без напряжения, не подозревая даже об этом, выполнила стахановскую норму”.7329 Так ли это или нет, судить не берусь.
“Живу барыней…”
Театр был доступен и простым москвичам. Но большинство из них вынуждены были после спектакля добираться до дома на метро, трамвае или автобусе. Избранные уезжали на собственных автомобилях. Обеспеченные – на такси.
Такси заказывали люди со средствами. Скажем, 21 июня 1939-го Михаил Булгаков с Еленой Сергеевной отправились в Серебряный Бор “в открытом линкольне”, но возвращались в Москву уже автобусом. Не пройдет и двух недель, как они снова отправятся в Серебряный Бор на такси. На этот раз – на советском лимузине ЗИС-101. Поездка обошлась им в 60 рублей.730 Понятия “эконом”, “комфорт”, “бизнес” и “люкс” или “премиум” еще не были известны советским потребителям, но вполне официальная градация такси уже существовала. Скажем, поездка на “эмке” (ГАЗ-М-1) стоила дешевле, чем на ЗИСе. “Линкольн” и “паккард” должны были стоить еще дороже. Таксисты не заезжали в рабочие поселки, на пролетарские окраины столицы – разноцветные “ЗИСы” (их красили в голубой, желтый, малиновый цвета) ожидали клиентов около гостиницы “Москва”, у Большого театра, у метро “Площадь Свердлова”. Комфортабельные лимузины увозили господ артистов и вельможных зрителей в богатые столичные квартиры или привилегированные подмосковные санатории.
ИЗ ПИСЬМА ОЛЬГИ КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ К МАРИИ ЧЕХОВОЙ, 24 июля 1936 года, барвиха: Санаторий грандиозный, у меня прелестная комната, перед окнами сосны качаются и шелестят, кругом лес, много цветов, тишина адовая и жара здоровая. Народу не очень много. <…> Кухня первоклассная, дают форель, филе на вертеле, всевозможн. пирожные, мне – на сахарине. Хлеба почти не ем, сахару два кусочка в день. Раз в пятидневку молочные дни.731
Хлеба она почти не ест… Современный читатель, скорее всего, не оценит этого признания. Это сейчас диетологи рекомендуют нам сто граммов черного хлеба в день. Перед войной же хлеб – не добавка к богатому столу пресыщенного гурмана, а основа питания миллионов людей.
В санатории Барвихи бывали многие известные люди. Скажем, в ноябре 1939-го вместе с Ольгой Леонардовной там отдыхали Василий Качалов, Корней Чуковский, Всеволод Вишневский: “Мужчины все в санаторских пижамах борд. цвета – не очень интересные”.732 Если здоровье требовало более серьезного внимания, то из Барвихи везли в кремлевскую больницу, где из окон были видны “златоглавые кремлевские соборы”, а в больничное меню входили даже “трубочки со взбитыми сливками”733.
Эти люди как будто перенеслись на машине времени то ли в царскую Россию, то ли в наше общество потребления, в светлое будущее, которое так и не увидят ни их зрители, ни их читатели. Из военного Ташкента Мур будет писать Але о советских интеллигентах, что так преуспевали накануне войны: “Все они – чеховские герои, и ими по сей день остались, увы. Обожают нескончаемо пить чай (буквально всё время; это меня раздражает), говорить «М-да…» и вспоминать, что в таком-то году в «Национале» был удивительный поросенок с хреном. Да, он-таки был удивительный, но зачем о нем вспоминать?”734 Для самых счастливых, самых успешных представителей советской элиты предвоенный праздник жизни не заканчивался и в страшные, голодные военные годы. Алексей Толстой жил на широкую ногу даже в разгар войны. И Муру он этим как раз понравился: “…остроумен, груб, похож на танк и любит мясо”. Толстой – “молодец”, он “вершит судьбы, пишет прекрасные статьи, живет как хочет”.735
Однако Алексей Николаевич не только статьи писал, но и работал в ЧГК – Чрезвычайной государственной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков. Работа стоила ему здоровья, а возможно, и сократила жизнь. А вот Ольга Леонардовна не меняла ни привычного образа жизни, ни довоенных привычек.
Апрель 1945-го, советские войска только готовятся штурмовать Зееловские высоты. Гитлер еще надеется каким-то чудом выиграть войну. В Москве хлеб, сахар, крупа и масло – по карточкам. А Ольга Леонардовна всё в той же Барвихе просыпается часов в семь. В восемь приходит массажистка “и очень хорошо проминает мое тело”. В половине десятого – завтрак: “…два каких-ниб. блюда и кофе со сливками с черным очень вкусным хлебом, масло <…>. Стол здесь вкусный, даже изящный – такие заливные, такие воздушн. пироги со взбитыми сливками, желе, кисели, много мяса во всех видах, навага, много изысканных блюд из овощей, кот. я избегаю, <…> часто куры во всех видах, по утрам заказываю часто гречн. кашу. Каждый день приносят меню, и я сама выбираю. Видишь, живу барыней”.736
Но вряд ли доходы этой “барыни” сопоставимы с настоящим богатством кинозвезды Любови Орловой и популярнейшей певицы Лидии Руслановой. Русланова перед войной была на вершине славы. Одевалась роскошно, носила и даже коллекционировала бриллианты, изумруды, сапфиры, рубины, жемчуг… Куда же народной певице без жемчуга? Со своим третьим мужем, артистом, одним из самых знаменитых конферансье советской эстрады Михаилом Гаркави она собирала антиквариат, иконы, картины русских художников. Их квартира в Лаврушинском переулке напоминала филиал Третьяковской галереи: картины Нестерова, Кустодиева, Сурикова, Репина, Шишкина, Поленова, Серова, Врубеля, Федотова, Левитана, Маковского, Крамского, Брюллова, Тропинина, Айвазовского, Верещагина… Всего более ста полотен.
