Станция ВЦСПС, которую иногда слушал Мур, вечером транслировала концерт. В программе не обозначено, какой именно, но эта станция нередко транслировала джаз. На станции РВ-43 в 21:00 был урок английского языка.
Вещание не было круглосуточным. Некоторые радиостанции работали лишь несколько часов в день. Заграничные политические новости мало кто слушал – сдерживали страх перед доносом соседей и незнание иностранных языков. Специального русскоязычного пропагандистского вещания на СССР еще не было. Радио “Освобождение” (позднее – “Радио Свободная Европа / Радио Свобода”) и Русская служба ВВС появятся только после Второй мировой. Так что советский радиослушатель иностранных голосов – это не только смелый, но и хорошо образованный человек, возможно, даже полиглот.
ИЗ “РАДИОКНИЖКИ” СЕРГЕЯ КОЛБАСЬЕВА: Пионер Вася Воронков считает, что самый лучший приемник – тот самый трехламповый, который он построил. На этот приемник слышно даже заграницу, а стоил он всего тридцать четыре рубля восемьдесят копеек.
Его старшая замужняя сестра Катя с ним не согласна. Она считает лучшим самый простой детекторный приемник, который она по целевому авансу получила в своем коопбюро. Он с наушниками и проволокой для заземления стоит десять рублей восемьдесят три копейки, и с ним – никаких хлопот. А что заграницу не слышно, так это неважно, потому что заграница говорит на непонятном языке.812
Самому Колбасьеву, знаменитому коллекционеру пластинок, любителю джаза, писателю, другу Николая Гумилева, увлечение радиотехникой обошлось дорого: три ареста, смерть в лагере. Из его “Радиокнижки” вполне можно было понять, как именно сконструировать радиоприемник, чтобы он мог принимать не только советские, но и зарубежные голоса.
В сталинской Москве радиолюбители обязаны были регистрировать свои приемники в почтовых отделениях или на телеграфе. Там же составлялись списки владельцев ламповых и даже детекторных приемников. За отказ от регистрации большой штраф – 1000 рублей.
[108]
Мур был еще так наивен, что доносов не боялся. Он мог слушать и немецкие, и английские передачи. Хотя больше всего, конечно, французские и советские. По советским радиостанциям – главным образом музыку: от Чайковского и Рахманинова до джаза Цфасмана и Рознера. Лондон слушал главным образом ради британского и американского джаза, хотя следил и за новостями, тем более что у англичан было вещание и на французском. Французское радио он стал слушать часто, с весны 1941-го – регулярно: “Теперь каждый день слушаю радио «France Libre», радио-Виши <…> все передачи на французском языке”. Как видим, он слушал и радио вишистской Франции, и “Свободную Францию” Шарля де Голля, вещавшую тогда из Лондона. Прошли времена, когда Мур противопоставлял этого “разжалованного дурака” “всеми уважаемому” маршалу Петену. К этому времени и Мур лучше разобрался в политике, и вишистский режим показал себя верным слугой Гитлера: “Теперь часто слушаю выступления De Gaulle’а. По-моему, он правильно говорит. Во всяком случае, это в сто раз лучше Пэтена и его сволочей”.813814
Правда, Мур будет называть сторонников де Голля “страшными демагогами”. Все-таки он еще верил советской пропаганде, а для коммунистов (прежде всего французских) правый де Голль другом не считался. Мур был пока сторонником не де Голля, а Мориса Тореза, который жил тогда в Советском Союзе. Для “Свободной Франции” вождь французских коммунистов был дезертиром. Мур же весной 1941-го – сторонник коммунистов: “Только всенародная революция под руководством КПФ
[109] сумеет вернуть Парижу и Франции ее огромную роль в восстановлении Европы”, – был уверен Георгий Эфрон в мае 1941-го.
И все-таки Мур слушал деголлевскую “France Libre”. Так он узнавал новости с театров военных действий, которыми в СССР мало кто интересовался: во французской Экваториальной Африке, в Сирии. Особо занимает его сирийский фронт, когда в мае начнется совместное наступление британских и французских (деголлевских) войск на верные вишистам Сирию и Ливан. Французы начнут воевать с французами, словно это гражданская война. А в последний мирный вечер 21 июня 1941 года Мур будет слушать по французскому радио “очень интересную” передачу об экономическом положении Франции. Вряд ли в тот субботний вечер в Москве нашлось много слушателей, которых заинтересовала бы такая программа.
Но вернемся в апрель – май 1941-го, время для Мура если не счастливое, то благополучное. Он не знает, как тяжело Але в исправительно-трудовом лагере, почему именно она похудела и “стала похожа на жирафу”. Просто представить не может. Отец сидит в тюрьме, надежд на освобождение всё меньше, но Мур и представления не имеет, что такое следствие, что такое советская тюрьма. В остальном же дела идут неплохо. Цветаева зарабатывает переводами. Их печатают в журналах и даже читают на радио. Митя дает почитать (иногда и продает) интересные книги. В школе Георгия ценят. В концертном зале исполняют любимые Пятую и Шестую симфонии Чайковского. На эстраде гремит новая звезда – Ираклий Андроников. Мур ходит на его концерты, а сам Ираклий Луарсабович восхищается Цветаевой, просто в восторге от ее перевода “Раненого барса” Важи Пшавелы: “Он говорит, что это «потрясающе, всё перевертывает»”.815816 Мур очень гордится успехами матери. А вечерами парижский мальчик погружается в свой любимый мир. Он ищет волну “France Libre”, ждет выступлений де Голля.
ИЗ ДНЕВНИКА ГЕОРГИЯ ЭФРОНА, 10 мая 1941 года:
Я очень часто по радио слушаю генерала де Голля. Приятно слышать французские голоса, кроме того, узнаёшь много новостей. К тому же эти передачи помогают мне не забывать язык.
На каком языке думал Мур?
И русский, и французский были для него родными. Недаром же он был, если верить Цветаевой, в классе лучшим знатоком русского языка. Между тем язык его дневника – смесь французского и русского. Иной раз Мур пишет только по-русски, почти не прибегая к французской лексике. Однако есть у него и многостраничные записи на французском. Большая часть записей – на русском, но пересыпаны галлицизмами. Так, девочка Рема Петрова, одноклассница Мура, “имеет довольно строгих родителей”. По-русски это звучит коряво. А по-французски будет именно так: “Rema a des parents assez stricts”. Жена Тарасенкова “имеет красивое тело” – по-французски Мур сказал бы лучше: “La femme de Tarasenkov a un beau corps”. Он как будто переводит с французского на русский.
Так же часто Мур включает в русский текст французские слова, приделывая к ним русские окончания. Ругая Цветаеву за непрактичность, Мур пишет, что другой человек на ее месте “смог бы на всём этом брик-а-браке фактов достать себе приличную жилплощадь”817. Bric à brac – это хлам, барахло. Французский глагол inaugurer (открывать, положить начало) Мур вводит в свой русский лексикон, изобретая слово “иногюрировать”. Глагол frapper (ударить, поразить, сразить) оборачивается русифицированным “фраппировать”. У британской армии, по словам Мура, “формидабельная” боевая техника, то есть техника великолепная, мощная, могучая – formidable. Так французский язык у Мура постоянно влияет на его русский.
