Такие проникновенные отношения с Господом наделяли сознание избранностью, которой Вуды, впрочем, не спешили делиться с другими и никогда не навязывали своих обрядов никому, не имеющему отношение к их семье. Вера Эдварда была так тверда, что, когда однажды он познакомился с архитектором, который помогал перестраивать их имение, и узнал, что тот агностик, мальчик не мог понять, как этот человек все еще жив и не поражен божественной карой. Именно благодаря несгибаемой, фанатичной вере семье Вудов удавалось переносить все новые и новые испытания. Череда смертей продолжалась.
В 1888 г. умер дед Эдварда по материнской линии лорд Девон, и семья должна была проститься с Паудерхемом. Теперь постоянным их местом обитания становилось родовое графство Вудов – Йоркшир, где находились два их имения – Хиклтон и Гэрроуби. Некогда северная провинция Римской империи, Йоркшир играл огромную роль в жизни будущего графа Галифакса, был для него тем, что принято сегодня называть «местом силы»
27.
В Хиклтоне традиционно отмечали Рождество. Главный христианский праздник для Эдварда был омрачен лишь одним: утренним поеданием фирмити, сладкой каши из ячменя, масла, молока, яиц и специй, приготовленной по кельтской северной традиции, каша на вкус была «очень противной»
28. Но традиция сильнее вкусовых качеств, поэтому кашу он съедал от первой до последней ложки. Зато за ужином в Сочельник, на который позволяли остаться детям, никто ни в чем себе не отказывал. Даже обычные ужины Хиклтона были делом очень солидным: «шесть или семь курсов: супы, рыба, мясо, овощи, сладкое, острое, тосты с маслом и десерт»
29, так что уж говорить о праздничных. Дети бегали в кухню смотреть, как на огромных вертелах жарятся около двадцати кусков мяса, вращаясь благодаря часовому механизму.
На праздники слугам давали некоторый отдых, отказываясь от отопления (а каминов в имении было порядка пятидесяти, и затопить их все было делом непростым), а также угощали фирменным пивом Хиклтона. В пять утра на Рождество прислуга и жители деревни выходили колядовать, и Эдвард вместе с сестрами вылезал из теплой постели, чтобы зябнуть у холодного окна, держа в руке зажженную свечу и показывая этим, что усилия певцов не напрасны. «По сравнению с сегодняшним днем, наша жизнь была уравновешенной, неторопливой и традиционной. Новизна не так очаровательна, чем испытанные и доказанные удовольствия. Так, когда волнения одного Рождества заканчивались, было нетрудно вернуться к обычному ритму жизни, чувствуя подсознательно, что на следующее Рождество можно положиться, и оно будет таким же хорошим, как и предыдущее»
30.
Работая над мемуарами в середине 1950-х гг. граф Галифакс невольно сравнивал быт своего детства, пришедшегося на период викторианской Англии, и современные реалии. Там, где раньше передвигались на пони, теперь проносились на легковых автомобилях. Слуг, приносящих холодную и горячую воду для вечерней ванны, заменили водопроводные трубы. Прислугу, зажигающую лампы в комнатах и коридорах, – электричество. За несколько десятков лет переменилось не только социальное и сословное устройство мира, изменилась даже погода. Традиционной зимы, когда в рождественские дни дети с удовольствием играли в снежки, строили снежные форты на крикетном поле и катались на коньках по льду замерзшего озера, практически не стало в Йоркшире.
Но в те времена, о которых мы рассказываем, снега было достаточно. И по этому снегу брела то старая ведьма Гагула, чтобы поздравить детей с Рождеством своим появлением, то цыгане, чтобы украсть «маленького толстого мальчика»
31. Эти крайне своеобразные розыгрыши подстраивал лорд Чарльз. Однажды он читал детям «Копи царя Соломона» и решил нарядиться злой ведьмой из этой книги, чтобы развлечь (в соответствии со своими представлениями о развлечениях) маленьких детей, но в итоге порядочно их перепугал.
Другой рождественский розыгрыш был куда более эпичен: утром прогуливаясь вместе с детьми, он увидел цыган и решил договориться с ними об одной авантюре. Как вспоминал спустя десятилетия тот самый «маленький толстый мальчик», которого собирались украсть: «Я помню это, как будто вчера: громкий стук в парадные двери, мой отец, который велит нашему дворецкому Джеймсу выяснить, что это такое, и Джеймс, возвращающийся назад в ужасной тишине в зал, чтобы сообщить: у дверей толпятся грубые цыгане, которые, насколько он смог разобрать, хотят маленького мальчика и уже идут сюда, чтобы забрать его. Вслед за ним входят четыре или пять самых здоровых хулиганов, которых вы когда-либо видели, вместе с ними несколько наших садовников и наш извозчик Уильям, выкрикивающий скорее большевистские лозунги о богатых и бедных и о полуголодных цыганах. Они хотят толстого маленького мальчика и принесли мешок, чтобы в нем его унести. Мой разъяренный отец кричит: “Никто не смеет со мной так разговаривать, вон отсюда”. Цыгане настаивают: “Мы должны взять маленького мальчика с нами”. Среди детей начинается абсолютная паника: некоторые бегут наверх, другие кричат и прячутся позади взрослых, пока наконец цыгане не отказываются от своей затеи, и все кончается общим примирением»
32.
Неизвестно, как пошла бы пьеса, если бы Уильям не переиграл роль с большевистскими лозунгами. Вполне возможно, маленького мальчика позволили бы даже забрать, посадить в мешок и отвезти на пару миль от дома, а потом лорд Чарльз догнал бы цыган на коне и отвоевал ребенка. Вуд был способен на многое. Пугал он не только детей, но и свою жену. Однажды, опять же прогуливаясь вместе с детьми, он сорвал бледную поганку. Когда они возвратились домой, лорд Чарльз удобно устроился на диване и показательно перед детьми эту поганку проглотил, велев им позвать свою мать. Леди Агнес примчалась в ужасе, но выяснилось, что муж просто пошутил и поганку все-таки не съел, а как фокусник засунул ее за воротник
33.
Другой страстью Чарльза Вуда, которую он также навязывал своим детям, были призраки. Всю свою жизнь виконт Галифакс собирал истории о них и писал свою «Книгу приведений» – огромный кожаный фолиант, изданный Эдвардом после смерти отца. Тонкая грань между миром мертвых и живых влекла его с молодости, это были и злые духи, и неупокоенные души, он искал с ними встречи везде, однозначно и безоговорочно веря в их существование, будто они были из плоти и крови
34. Даже в Хиклтоне имелся собственный призрак: горничная, которая повесилась. Раз за разом лорд Чарльз пытался поймать ее, но та неизменно ускользала. Возможно, потому что она была «добрым» призраком, а такие ему не нравились.
Его привлекали зловредные приведения, вампиры, полтергейсты и прочая нечистая сила. Именно о таких призраках виконт Галифакс читал своим детям. «Мы любили их больше всего, этот элемент страшной тайны, когда чтение заканчивалось, и мы оглядывались через плечо, убегая наверх по не слишком хорошо освещенным проходам и коридорам, прежде чем мы достигали наших спален и были в безопасности. Ковер, который служил дверью на черную лестницу, был чем-то вроде автоматического барьера или волшебного щита против любой угрозы. Когда мы добегали до него, мы кричали назад: “Поймай-ка меня, если сможешь, черт, призрак или человек”, и бежали вверх по лестнице с такой скоростью, с какой только могли. Если мы добирались до вершины первого пролета, прежде чем ковер перестанет качаться, а на самом деле мы всегда это успевали, мы были в безопасности. <…> Я предполагаю, что все это в наше время попало бы в категорию комиксов, ужасов и было бы осуждено; но я не думаю, что это делало с нами что-то плохое, и мой отец всегда говорил, что все это очень хорошо для развития нашего воображения»
35.
