И так Дима погрузился в свои раздумья, что чуть не опоздал на встречу. В последний момент, так и не расчесавшись, торопливо оделся и помчался вниз, на парковку. А уже в вестибюле дошло – он ведь даже не спросил, что насчет пропуска? К счастью, об этом позаботились.
– А где маленькая переговорная? – спросил на бегу.
– Вам на лифте на двадцать второй этаж, а там сразу левее.
На месте разобрался быстро. Но все равно опоздал. Минут на семь. Вроде не так уж и много, да и встреча – не сказать что слишком уж важная. Но Тушнов, привыкнув работать по жестким Голливудским стандартам, один черт нервничал. Тайминг стал неотъемлемой частью его жизни.
Торопясь, Тушнов толкнул дверь и на секунду зажмурился. После яркого света, заливающего вестибюль, сумрак переговорной казался неоправданно плотным.
– Дима?
Услышав до дрожи знакомый голос, Дима резко открыл глаза. Хрупкую фигурку Кати, сидящей на противоположном от входа конце стола, он рассмотрел не сразу. За ее спиной как раз находился проектор – единственный источник света.
– Катя?
– А как ты тут очутился? – спросила она, меняя позицию и шаря под столом ногой. Как если бы пыталась нащупать сброшенные на пол туфли. И отводя от него взгляд.
– А то ты не знаешь, – насмешливо бросил Тушнов, судорожно соображая, что бы это все могло значить. Зачем ей подстраивать эту встречу? И вообще… Дима сдернул с плеч зимнюю куртку, в которой ему стало невыносимо жарко. Хотя, скорее, дело было вообще в другом.
– Не знаю, – еще больше растерялась Катя.
– Да ну? Может, мне еще и не ваши звонили?
– Звонили? Да кто это – наши? А по поводу чего?
Тушнов нахмурился, не совсем понимая, зачем Катя разыгрывает эту комедию. Ну, ведь ему не приснился тот звонок, в конце-то концов. Глупость какая!
– По поводу моего Мака, который сперли обезьяны.
Катя моргнула. Заправила за уши упавшие на лицо пряди и чуть свела темные брови. А он залип. На этих маленьких ушках. С бриллиантами в нежных мочках.
– Так, давай еще раз. Я правда ничего не понимаю. Человек, который тебе звонил, представился?
– Эм… нет, – буркнул Дима. Если честно, он уже вообще смутно помнил, кто ему и звонил и когда. Да и какая разница? Когда она вот… перед ним. И будто не было этих полгода. Ведь все по-прежнему остро так, что сердце от одного только взгляда вскачь. И адреналин по венам фигачит потребностью, с которой вообще не справиться.
– Хорошо, – облизала красивые губы Катя, как ему показалось, взволнованно. – Тогда, может, у тебя есть предположения, из какого хотя бы подразделения тебе звонили?
Дима опустился задницей на край стола рядом с ней.
– Наверное, из службы безопасности. Или в чьей там у вас компетенции расследование обращений о пропаже?
Он не удержался. Поднял руку и обхватил ее затылок. Поверх черных шелковистых волос. Руку будто прошило молнией. От самых пальцев вверх до локтя и дальше. Тушнов вздрогнул. Катя вскочила. Стул, откатившись, ударился о стену. И в этот самый момент Диму еще раз шандарахнуло. Он, открыв рот, уставился вниз. На ее аккуратный и, в общем-то, не слишком заметный живот. На который он и внимание обратил лишь потому, что в силу профессии привык обращать внимание на детали.
– Ты беременна, – констатировал он очевидное.
– Д-да.
Да. Моргнул. С силой зажмурился. И снова открыл глаза.
– И надо полагать, я имею к этому отношение?
Тушнов с трудом узнавал свой голос. Тот был совсем чужой. Неестественно ломкий и сиплый. А Катя молчала…
– Ну? Я, кажется, задал вопрос! – металлический… металлический голос.
– Да. Имеешь. Я понимаю, ты взволнован. Я тоже… Поэтому не нужно на меня орать.
– Я не ору!
– Орешь.
Тушнов с шумом вытолкнул из легких воздух. Потому как ладно. Может, и орет. А она же… она ни в чем не виновата. Вот только…
– Так ты поэтому кого-то подослала? Хотела сказать, что я… Что мы… Что он… – короткий жест подбородком в сторону ее живота. К которому она так трогательно прижимала ручку. С бледно-розовым лаком на ухоженных ногтях.
– Никого я не подсылала, господи! Зачем бы я это стала делать?
– Чтобы сообщить о беременности.
Он чуть не подавился этим словом…
– Да не собиралась я тебе ничего говорить!
Как холодной водой окатила. И Дима, который еще несколько минут назад и помыслить не мог ни о чем таком, застыл весь. Ощущая, как внутри, закипев, поднимается что-то страшное.
– Ах, не собиралась, – протянул он, сощурившись. И Катя, тут же осознав, какую ошибку чуть было не совершила, торопливо себя поправила:
– Не в принципе. А сегодня. Конкретно сегодня я не собиралась тебе ни о чем сообщать.
– А когда ты планировала это сделать?
– В ближайшее время. Это не так легко, знаешь ли.
– Что?
– Сообщать о своей беременности человеку… человеку…
– Ну, смелей, договаривай!
– Дим, ты ведь все понимаешь.
– Нет. – Он даже головой тряхнул. И снова на нее уставился. Всклоченный. С красными, как у мыши, глазами и помятой рожей. Абсолютно больной. И живой… абсолютно. Чувствующий эту жизнь, как никогда до. Каждой клеточкой. Цвет, запах, вкус слов на языке… Текстуру свитера под пальцами.
– Мы не планировали ничего серьезного. Это был просто отпуск. Курортный роман. А вышло…
– Вышел отпуск с последствиями.
– Да… Я поначалу растерялась очень. Не знала, что делать. Я ведь понимала, что это тебе совсем не нужно. Да и в том, что это нужно мне, не была уверена.
– Ты хотела сделать аборт?
– Первая мысль была именно такой. Но потом…
– Ты передумала.
– Да. Я бы не стала от тебя скрывать сына. Правда.
– Сына? Это точно?
– А что, – улыбнулась Катя, – это так принципиально?
– Нет. Господи, нет… Я вообще не собирался… Я не могу… Я же… – слова не находились.
– Ну, вот что-то такое я и предполагала, – мягко улыбнулась Катя.
– Ты не понимаешь!
– Я понимаю больше, чем ты думаешь, Дим. И ни в чем тебя не виню. И не прошу ничего. Ты не думай. Это мое решение. Кому как не мне нести за него ответственность?
И вот тут он окончательно рассвирепел!
– Черта с два! Считаешь, мы сейчас тут с тобой поговорим, и я преспокойно пойду в свою жизнь, зная, что где-то там мой ребенок?
Ребенок, о котором он раньше не мог и мечтать! Ребенок, которого хотел с той невозможной страстью, с которой почему-то хочется лишь того, чего ты не в состоянии получить. Ребенок, который отменял все то, что не сбылось. Мысль о котором стирала ластиком усталость, аннулировала депрессию и возносила его к небесам.
