Я — юный, росток слабый,
Склонюсь перед ветром славным,
Который пришел с Человеком
И Ракой зовется от века.
И скажет мне ветер, вздыхая:
«О, юный, тебя я знаю…»
Перкар прошептал эту маленькую песенку, которой научил его изготовитель лука; она должна была помочь стреле долететь.
Олень отпрянул и пустился бежать. Перкар, задыхаясь, отпустил тетиву и пустил стрелу. Стрела просвистела в воздухе и проткнула несколько листьев, а оленя только и видели.
Тут же к нему подошел стонущий от досады Эрука.
— А я-то думал, ты охотился раньше.
— Я охотился, — сказал Перкар, — но верхом на коне и с охотничьими псами, которые преследовали дичь. У меня был не лук, а копье. Охотиться приходилось больше на кабанов, чем на оленей.
— Да и мне тоже, — невесело улыбнувшись, признал Эрука. — Но я думал, пешему охотиться не так уж трудно.
Перкар фыркнул.
— Удивительно, что нам удалось наткнуться на оленя. Другого мы навряд ли встретим.
— Ах, если бы я был таким же великим бардом, как Иру Анту, — вздохнул Эрука. — Он умел сочинять песни разных животных и вещей и подчинять духов своей воле. Я зачаровал бы оленя, заставил бы его стоять смирно, пока мы не убьем его.
— Прошлой ночью ты хвастался, что обладаешь такой способностью, — напомнил ему Перкар.
Эрука усмехнулся.
— Это воти говорило за меня. Я сочинил несколько таких песен. Но этого мало. Нужно знать изначальные песенки, прежде чем менять их. А я не знаю ни одной песни об оленях.
— А о кроликах? Или лосях?
— Нет, не знаю, — признался Эрука.
Перкар мрачно кивнул:
— Что ж, тогда мы возвратимся с пустыми руками.
— Именно так, — согласился его спутник.
Но не они одни вернулись без дичи: Ападу тоже не улыбнулось охотничье счастье. Но Нгангата и Атти свежевали подвешенного за задние ноги великолепного оленя; Атти успел принести оленью кровь в жертву Владыке Леса, а также богу Оленей.
— Отличный выстрел, — сказал Эрука Атти.
Атти пожал плечами:
— Его убил Нгангата, а я только помог ему нести оленя.
— Не все ли равно, — сказал Перкар. — Хорошо, что кто-то приносит свежее мясо. Еще день без хлеба…
— Кстати, как давно мы не ели хлеба? — спросил Апад, указывая на простирающийся вокруг лес. — Дней шесть минуло, как последняя дамакута осталась позади.
— Завтра будет уже семь дней, — сказал Атти, — а послезавтра — восемь. Это тебе не увеселительная прогулка по пастбищу, Апад.
— Мне это известно, — раздраженно ответил Апад. — мне только хотелось бы знать, как долго нам еще ехать.
Атти посмотрел на Нгангату. Тот тяжелым взглядом смерил Апада.
— Дней восемь-девять, в зависимости от погоды, — сказал он.
— Скоро ли мы доберемся до земель твоих родичей? — спросил Апад. Произнося слово «родичи», он не мог сдержать слабой усмешки.
— Альвы не считают меня своим родичем, — возразил Нгангата. — А на их землях мы уже пять дней.
— Пять дней? Где же альвы?
Нгангата пожал плечами.
— Если бы они были здесь, поблизости, то обязательно подошли бы к нам. Но последние знаки, замеченные мною, оставлены довольно давно.
— Знаки? Что за знаки?
— Следы, инструменты, несколько хижин.
Апад нахмурился.
— Я ничего не заметил.
Нгангата равнодушно пожал плечами.
— Да, ты ничего не заметил.
— Что ты хочешь этим сказать? — крикнул Апад.
— Ничего. Я всего лишь повторил твои же слова, — спокойно ответил Нгангата.
Апад нахмурился. Уперев ладони о бедра, он склонился над окровавленной оленьей тушей и принялся пристально изучать ее.
— Ты, наверное, разговаривал с ними, пока мы спали? Это они убили для тебя оленя?
Нгангата прекратил свежевать тушу и некоторое время смотрел себе под ноги. Потом он вытащил лук и натянул тетиву.
— Что ты собираешься делать? — спросил Апад. — Это не оружие для мужчины.
Апад старался говорить небрежно, но Перкар видел, напряглись его мускулы, а рука потянулась к мечу. Апад боялся Нгангату. И возможно, не напрасно. Воин не стал бы стрелять в него, повинуясь вспышке гнева, а вызвал бы на честный поединок. Но кто может поручиться за эту тварь, которая даже родни не имеет?
— Это не оружие воина, — согласился Нгангата. — Но я не воин. — С этими словами он положил стрелу с черным оперением на тетиву — и движения его были так легки, словно он исполнял самое обычное, каждодневное дело. Лук согнулся и запел, и вместе с ним согнулся и стрелок, который представлял со своим орудием как бы единое целое. Перкар не понимал, почему у Нгангаты это получается так красиво, у него самого так ни за что бы не получилось.
Стрела упала вниз, на острие была птица.
— Если тебя беспокоит, откуда взялся олень, так вот тебе пища, — сказал Нгангата Ападу.
Капака, сидевший поодаль, встал и подошел к молодым воинам. Он хлопнул Апада по плечу:
— Давай-ка разведем костер и будем жарить мясо — согласен, Апад?
Апад постоял несколько мгновений, делая вид, что ему неохота раскладывать костер, и затем отправился в лес за ветками. Перкар пошел тоже, чтобы ему помочь.
Мы все боимся Нгангату, размышлял он. Мы не любим его, потому что боимся, не знаем, что он может сделать. Перкару вспомнилось излюбленное изречение отца:
Мало чего ненавистней в мире найду я,
Чем страх, что в мужском обличье верхом гарцует…
На следующее утро они покинули изобильные низины и вновь стали карабкаться по холмам. Нгангата вел их по извилистым теснинам, густо поросшим лавром и пеканом, а выше по склонам — березой. Уступы становились все круче, и Перкар удивлялся, что отряд их все же продвигается вперед меж камней и скал, при полном отсутствии троп. Местность нравилась ему, несмотря на ее дикость; Перкару представлялось, где он тут устроит пастбища и как хорошо разместится дамакута возле вон того гребня, вместе с прилегающими к ней постройками. Да, отцовские пастбища останутся вдали, но эти края будут принадлежать ему, Перкару. И она будет далеко — Перкар не мог думать об этом без грусти. Уж не лучше ли было жениться на дочери Бакьюма, чтобы жить поблизости от богини?
Нет, это навряд ли бы помогло. Перкар знал, что все равно она не принадлежала бы ему. Наибольшее, что он мог сделать, — это принести ей дар, который бы она помнила столетиями, когда память о Перкаре истлеет. Сердце замирало у него при этой мысли, вытеснявшей мечты о пастбищах и дамакуте. Они забирались все выше, и земля вокруг, поросшая простыми деревьями и кустарником, выглядела не столь роскошно и таила меньше обещаний.
