— Не помню, — ответил меч.
— Я хочу спросить тебя кое о чем.
— Я слушаю, — ответил меч.
— Ты позволишь мне умереть? Перерезать все душевные нити вокруг сердца — сей же час, немедленно?
— Нет, я не смогу этого сделать, хоть ты и жаждешь смерти. Так уж я устроен.
— А что, если я брошу тебя в Реку?
— Вряд ли я позволю тебе это сделать.
— Ты жесток, Безымянный! Моя смерть — не лучше ли это для нас обоих?
— Возможно, и нет. А что, если тебе предстоит совершить замечательный подвиг?
— Я в это не верю. Никакой подвиг нельзя назвать замечательным.
Меч ответил не сразу. В вышине облако набежало на звезды.
— Йа-нэд, — промелькнуло в сознании у Перкара. — Облако.
— Харка, — сказал вдруг меч.
— Что?
— Так меня звали много-много лет назад. Как мечу мне давали много имен… Нефрит, Острый Клык… Но имя мое Харка. Я был совсем юным богом. Плохо помню уже. Я появился на свет в плоти орла и был убит. Но убившие меня были добры ко мне, они послали меня домой в горы. Владыка Леса принял меня, и так я стал этим мечом.
— Харка. Прекрасное имя. Харка, прошу тебя, позволь мне умереть. Я устал от того, что меня влекут неизвестно куда, помимо моей воли.
Меч издал звук, похожий на насмешливое фырканье.
— Что ты можешь об этом знать! — сказал он.
Перкар вновь замолчал, не зная даже, сможет ли он когда-нибудь не стыдиться себя. Но едва закрыв глаза, он крепко уснул. Рассвет разбудил его. Харка все еще покоился у него на груди.
— Ты вовремя проснулся, — сказал меч. — С тобой желают говорить.
Перкар, смущенный, сел. Солнце вставало, как огненная гора, прямо против носа их лодки. Перкар замигал. Нгангата еще не проснулся. Кто же тогда хочет с ним поговорить? Ярко блестевшее на берегу пятно едва не ослепило его. Берег в той стороне густо порос тростником и бамбуком; в лес, казалось, никогда не ступала нога человека. Лодка их только что миновала устье маленькой речки, песчаная коса, нанесенная впадающим потоком, тянулась к ним, похожая на язык.
На косе стояла женщина и смотрела на Перкара. Конечно же, это была она — хрупкая, прекрасная, сияющая в утренних лучах. Она плакала, не отрывая от него глаз. Едва Перкар заметил ее, как она шагнула к нему навстречу. Он видел, с какой неохотой она движется, как напрягаются мышцы на ее ногах, как если бы ее влекла вперед некая сила. Дойдя до кромки берега, она шагнула в воду и тут же растаяла. Перкар услышал ее тихий вскрик, похожий на звон серебряного колокольчика: он выражал муку и обреченность. Но тут же она вновь появилась, удаляясь от устья вниз по Реке.
— Я говорила тебе! — услышал он ее тихий, едва различимый голос. — Я предупреждала тебя, мой любимый! Но ты можешь спастись от него, а я не могу.
И она вновь исчезла, пожираемая богом Реки. Всегда, подумал Перкар. Каждый миг. Он давно знал, что она страдает, но только теперь начал понимать ее муку. А он-то похвалялся, что избавит ее от страданий, как будто она — маленькая девочка, которую обижает жестокий отец или сварливая тетка! Как, должно быть, ненавидела она его за эту похвальбу, за глупое непонимание ее страданий!
Она появилась — вдали и все еще смотрела на него. Ему послышалось: «Живи, Перкар!»
II
ЖИЗНЬ И УЖАС
Хизи откинулась на спинку скамьи: пусть солнце пронизывает кожу, прогревает до костей. Ветер веял сквозь старые тополя, росшие в середине дворика, шевелил белые соцветия тысячелистника и доносил до Хизи их аромат. Хизи чувствовала, как лицо ее лучится теплом, косточки под ее красивой темной кожей на щеках словно были сделаны из хрупкого стекла. Хизи сидела во внутреннем дворике, закрыв глаза и подставив лицо солнцу; здесь, даже при всем желании, нельзя было отыскать ни одного сумрачного уголка. Глаза девочки устали от тьмы, и закрывать их сейчас было непозволительной роскошью.
— Ты обгоришь, принцесса, — ласково предупредил ее Тзэм.
— Я еще немного посижу здесь, — ответила Хизи.
— А что скажет Ган, принцесса? Не рассердится ли он на тебя?
— Мне нет до него дела, — ответила Хизи. — Пусть себе рассердится.
Избегнуть мрака, избегнуть воспоминаний о Дьеннате, которые теперь всегда будет навевать ей тьма.
— Принцесса, все эти дни ты ни разу не была в библиотеке. Это не похоже на тебя.
— Не была — ну и что? Зачем мне теперь библиотека? Ведь я отыскала Дьена. Дьеннату.
Голос Хизи дрогнул. Впервые назвала она его так, как принято называть призраков. Теперь-то она знала: Дьена больше нет, хотя тело его пока не умерло.
— Ты и Квэй — вы были правы. Лучше бы мне не знать.
— Ты бы все равно узнала, рано или поздно, — заметил Тзэм.
— Да, но тогда уже все было бы кончено. Меня отправили бы вниз, к Дьену, или взяли бы к отцу. И тогда мне не пришлось бы увидеть то, что я увидела. Ты ведь не знаешь, Тзэм.
— Не знаю, принцесса.
— Я была бы много счастливее, Тзэм, если бы не пыталась разыскать его.
— В самом деле? — спросил Тзэм. — Стоит ли предаваться таким мыслям? Я был бы счастливей, например, если бы родился свободным, среди своего народа. А может быть, и нет. Откуда мне знать?
— Это вовсе не то же самое, — отрезала Хизи.
— Разумеется, — проворчал Тзэм. — Где уж Тзэму понять чувства принцессы!
Хизи попыталась рассердиться. Что за глупец этот Тзэм! Зачем он лезет ей в душу! Но вместо гнева она почувствовала глубокую грусть — и страх: что бы она делала без своего могучего друга?
— Ты всегда так добр ко мне, Тзэм. Прости меня. Может быть, мы с тобой в одинаковом положении.
Тзэм покачал головой.
— Нет, — сказал он. — Ты, конечно, была права. Но я только хотел сказать: бесполезно гадать о том, что было бы, если бы было так, а не иначе.
— Откуда у тебя, слуги, такой разум, Тзэм?
Тзэм кашлянул — и рассмеялся невесело.
— Да, таков уж разум слуг, принцесса, если они вообще наделены каким-то умом.
Хизи задумчиво теребила складки платья.
— Я знаю, когда жрецы опять придут испытывать меня.
— И что же?
Хизи с безразличием махнула рукой.
— А пока… — начала она.
— Слушаю, принцесса! — откликнулся Тзэм.
— А пока ты передашь от меня кое-кому весточку.
— Весточку? — Тзэм с изумлением поднял брови.
— Да. Пожалуйста, скажи Везу Йид Ну, что мне хотелось бы встретиться с ним в Ониксовом дворике сегодня вечером, если ему будет угодно.
