Ведь он сам лично забрал её со свинарника и заставил прислуживать. О, как он ошибся. Как мог проглядеть такое зло? Ведь это же – настоящее зло, которое он сам впустил в дом.
– Это ты! – он встал из-за стола, исподлобья глядя на Любу.
– Я, – кивнула она.
– Я понял, кто ты. Что тебе нужно?
– Что ты понял? – она усмехнулась.
Казалось, будто она хозяйка положения, а вовсе не он. Ивану Ильичу вдруг стало не по себе, и он машинально потянулся к шкафчику стола, где лежал нож для бумаги.
– Чего тебе нужно? – Иван достал нож и положил его перед собой на стол.
Люба посмотрела на нож.
– О чём ты? – она скрестила на груди руки, присела на подоконник.
– Ведь ты проникла сюда, чтобы убить меня? Это так?
Она усмехнулась:
– Отчего же раньше не убила?
– Ты ждёшь случая.
– У меня было много случаев. Отчего же я не воспользовалась?
– Этого я не знаю. Видно, план твой другой. И состоит он в том, чтобы я твою мать у Хромова выкупил? Так? А как выкуплю, и убьёшь сразу. Так?
– А потом на каторгу? Нет уж, увольте.
– Так ты хочешь, чтобы я мать твою выкупил?
Она подошла к столу, тронула пальцами край, глянула в глаза барина и произнесла:
– Иван Ильич, очень вас прошу матушку мою выкупить. Очень прошу.
Глава 7
Слова Любы, простые и искренние, как то сразу в одно мгновение остановили поток подозрений. Иван, как только услыхал её просьбу, тот час же решил сделать, как она хочет. Тот час же. И не думать ни о чём другом. Вся эта картина, что представилась ему до того, отчего-то вдруг стала неважна. Он почувствовал, если и таится в Любе где-то внутри злость на него, то она настолько старая и совсем перегоревшая, что вспоминать о ней Любе и вовсе не хочется.
Оправдываться Иван не привык, и тем более объяснять кому-то свои поступки. Он никогда не делал ничего того, что самому ему было невыгодно. Вовсе не стремился искать оправданий. Рассудив, что Люба считает его виноватым в том, что разлучил с матерью, он решил сделать наконец доброе дело и привезти Любе её мать.
Утром он отослал со слугой письмо к помещику Хромову. В письме указал фамилию крестьянки и просил уведомить, жива ли она, а если жива, то какую цену просит за неё Хромов. Посыльный должен был вручить письмо лично и получить ответ. Возвращаться сразу без промедления.
Через четыре дня посыльный вернулся, привёз весточку от Хромова. Иван Ильич распечатал письмо в кабинете и стал читать.
Хромов писал, что по просьбе Ивана Ильича женщину разыскали, что она больна и не стоит продажи, но если Петухову так понадобилась эта старая крестьянка, то не купит ли он ещё несколько стариков в придачу по полной цене молодых работников.
Такого поворота Иван Ильич никак не ждал. Он был возмущён до глубины души, весь день удивлялся такой наглости Хромова. Тот ведь сразу понял, неспроста Петухов заинтересовался крестьянкой. С чего это через столько лет вспомнить про старую, никчёмную в работе больную женщину.
Иван Ильич догадался, что сделка может быть слишком для него невыгодной, а он не привык тратить деньги впустую. Эти старики, каких предлагал в довесок Хромов, как раз и были бы покупкой бесполезной. Их нужно кормить, а толку с них никакого.
Иван Ильич даже хотел сказать Любе, что мать её умерла, но после решил, это будет слишком жестоко. Если узнает о таком обмане, так и вовсе возненавидит. Поразмышляв день другой, Иван решил поехать лично к Хромову и попробовать выторговать скидку на покупку людей такого невыгодного возраста.
– Как у вас, Никанор Фомич, складно всё получается. Возьмите одну старуху – а к ней ещё с десяток стариков в придачу. Несправедливо цените.
– Отчего же несправедливо? Ведь вам – во как, позарез нужна эта Васильева. По глазам вижу большой интерес. Так вон и приехали лично. А я как хороший хозяин должен и про других стариков позаботиться. Ведь ежели одна у вас будет блага получать, то может, и другим кроха перепадёт. У меня они знай только с голоду пухнут. Вон гляньте, – махнул рукой на окно Хромов.
В этом он, несомненно, был прав. За годы, что прошли между первым визитом и теперешним, разница была огромная. Дворовые постройки все развалились и сгнили. Слуг нет, в доме пустота и грязь. Один только слуга ходит, да и тот, видать, нерадивый, дом в страшном запустении держит.
У самого Хромова лицо одутловатое. От беспробудного питья и постоянного лежания обрюзгшее. Во рту вместо зубов чурбачки торчат. Кафтан на нем до дыр истертый. Видно, не снимает его ни днем, ни ночью. Запах от него ничуть не лучше, чем в коровнике, да и с гнилью вдобавок.
Видал на своём веку Иван Ильич и пьяниц, и бродяг, но чтобы барин до такого опустился, впервые встретил.
– Хорошо, Никанор Фомич, раз такое дело, я ведь и не против стариков забрать, может, и встретят там своих кого.
– Вот и я говорю, забирайте.
– Но вы хотя бы цену уступите. Ладно бы за так отдавали, раз мрут. Оно ж не молодых покупаю, считай, дармоедов беру. Сами говорите, они у вас с голоду пухнут, а тут хоть какие деньги поимеете.
– Вы, Иван Ильич, меня не путайте, сказано по двадцати рублёв за голову, так и будет. А то эдак и всё добро за бесценок уйдёт, а мне что?
– Где ж добро ваше? Как я гляжу, молодых не осталось совсем у вас крестьян. Разбежались, видать, кто куда от такого-то хозяйства.
– Да что вы знаете, – плаксиво протянул Хромов. – У меня с два десятка мужиков в леса ушло. Лучше им разбоем, видать, промышлять, чем под барином землю пахать.
– А вы что же, и в управу не заявили?
– Да заявил, как же. Ответили мне, мол, крестьяне сейчас буйствуют у многих. И ловить их если и пытаются, то с опаской. Мол, собираются те в группы и налетают на имения. И знаете чего, даже говорят, уже порешили многих помещиков. Так что мне в эту петлю соваться совсем не хочется.
Слушал Иван нахмурившись. Решил непременно подробно всё разузнать при случае. Но сейчас не за тем приехал, и дело нужно бы поскорее решать.
– Значится так, даю по червонцу за брата и дело с концом. Лады?
– Что вы говорите, батюшка мой, вы же душите меня со всех сторон. Не согласен я на такую сделку, пусть хоть перемрут, мне то что.
– Тогда разговор наш считаю законченным. Приеду, скажу девке, что померла, мол, её мать. А то что же, мне из-за одной дряхлой старухи две телеги непотребного товару втридорога суют. А на том позвольте откланяться, Никанор Фомич. Жаль, что дело мы с вами взаимовыгодно так и не решили.
Он кивнул и пошел к выходу. Никанор Фомич засуетился, обеспокоился.
– Как же, Иван Ильич, нешто же вы вон и обиделись. Так дело никто не решает. Я ж ведь это так, для торгу сразу накинул. А вообще уступить собирался. Вы же мой благодетель, вам и скину. Нешто думаете, я такой скупердяй, что и цену не скину. Скину до пятнадцати рублёв. Давайте, где подпись поставить?
