– Куда мне уже торопиться? Дом, вон он, на пригорке, а в хозяйстве, когда ещё побываю, всё некогда, – Иван Ильич повернулся и пошел в сторону густо настроенных, один к одному, широких сараев.
Хозяйство у Ивана Ильича, довольно обширное. Тут и коров с телятами небольшое стадо, пара племенных бычков. Свиней три дюжины, несколько свиноматок да два хряка. Гуси, утки, куры – устанешь пересчитывать. Кролей опять же по клетям много выводков, да ещё плодятся. В общем, мяса полно, какого хочешь. К тому ж молочных продуктов не перечесть. А ну столько живности в тесноте содержать не слишком-то удобно. Вот и занимало то хозяйство обширную территорию.
Идёт Иван Ильич, осматривает. У кролей остановился, понаблюдал. Полная крестьянка из сарая вышла, поклонилась до земли.
– Доброго здоровья вам, барин.
– И тебе того же. Как тут, хозяйство моё, стоит?
– Стоит, барин, куда ж ему деваться.
– Это хорошо, что стоит, – кивнул довольно и дальше пошел.
В коровнике пусто. Видно, стадо в луга увели. Благо трава сейчас наливается. Сочная. Да и клевер полным цветом взялся. Самое то для скотины.
У свинарника Иван Ильич остановился. Смотрит, девочка навоз подгребает. Поросенок у неё меж ногами суетится, она его тихо так отталкивает и смеётся. Весело, заливисто. Гребёт навоз и смеётся. Босые ноги в коричневой жиже. Сарафан чуть не колом стоит от засохшей глины. Грязные волосы в хлипкой косе. Повернулась, щёки и лоб чумазые, лица не разберёшь. Смотрит Иван Ильич, всё равно узнал. Ведь это та девка, что кочергой его огрела.
Смотрит и дивится. Добрая она, видно, весёлая. А зачем кочергой его ударила, непонятно. Что такого он сделал ей, чтобы так наказать хотела. Ведь вон, не злая она совсем. Почти ребёнок ещё. Но тогда, в столовой, как злобно смотрела, чуть не в горло вцепиться старалась. Отчего это?
Тут обернулась девчонка, барина увидала и словно кто её переменил. Взгляд сердитым сделался. Взяла лопату да пошла в сарай. И, видать, оттуда сквозь щель наблюдать стала.
Развернулся Иван Ильич и к кузне пошел. Не нужно, чтоб чего доброго она снова на него набросилась. Кто знает, что там у неё в голове творится.
Лошадь подковали, сел барин в коляску. Тронулись. А когда за поворот должны были свернуть, глянул Иван Ильич на сараи, а свинарка та у двери стоит и всё вслед смотрит.
Глава 5
О женитьбе Иван Ильич вовсе не задумывался. Хоть и повторяла матушка с навязчивым постоянством, что вопрос этот нужно уже давно и безотлагательно решать. Но молодой барин всякий раз, бывало даже с грубостью, матушку осаживал. Некогда, мол, свадьбы водить, дела нынче. Но Ольга Филимоновна не отступалась.
– Ты женись, – говорит, – да и делай свои дела, какие намечены. Но пора уже и семьёй разжиться, детишек завести.
Вроде понимал, права матушка, но так впопыхах не женишься. Это ведь поискать, присмотреться нужно. Да чтоб невеста понравилась. А то что же, на ком не попадя жениться? Нет уж.
А матушка и тут подсказала:
– Давай, – говорит, – я сама невесту присмотрю. А тебе только съездить глянуть на девицу останется. Да венчаться, пока суть да дело. А промеж поездками очень даже и можно. Невесту в дом уже мужики, коль что, перевезут, да ейное приданое.
– Ну, раз так, – согласился Иван Ильич. – Если эта возня от дела не слишком отвлечёт, то, пожалуй, можно и жениться.
– Ах, душенька, Ольга Филимоновна, вы только глазом моргните, я вам в два счёта всю губернию переверну, – говорила, жестикулируя при каждом слове, Лукерья Львовна.
Давняя знакомая Ольги Филимоновны мещанка Лузгина считалась в уезде главной свахой. Ни одна в округе свадьба меж купеческого или мещанского сословия без её участия не происходила. Настолько талантливо она всех совмещала, что и потом, спустя несколько лет после заключенных браков, добрым словом много кто Лукерью поминал. Случались и ошибки в её работе, но ведь без этого нигде не бывает.
Щуплая и подвижная фигура Лукерьи Львовны в ее сорок восемь лет не слишком выдающаяся, но зато в лице много интересного можно разглядеть. А первым делом нос. Тонкий такой, неестественно длинный, а на кончике, будто как обрезали. Глазки голубые и внимательные, а губами знай-то и причмокивает. Когда ест, причмокивает, и когда пьёт, и даже когда разговаривает, тоже причмокивает. То и дело губы платочком вытирает.
Платье у Лукерьи Львовны всегда яркое. Будто кичилась она своими одеждами, и чтоб издалека узнавали. А ведь и помогало это неплохо. Бывало, идёт в том конце улицы, а с другого её уже и заметили и в дом тут же зазовут. Расспрашивают – как и чего. Да и сами что расскажут. А в деле Лукерьи – ой как это нужно. Ведь она всегда должна знать, где жених новый объявился. За иными ещё с отрочества приглядывает, ждет, когда в женихи созреют. А если парень не просватанный, так ей самое дело. Замечает, где девка засиделась, сколько приданого за ней дают, и какие условия для самой свахи, ежели дело состряпает. За девок-то больше благодарят.
В общем, хлопот полон рот. Ни одного дня Лукерья без дела не сидит. Перемещается по уезду. А и её труд – ой какой полезный получался. Ни одна сваха такой работы не выполняла, как она. Без устали, без сна, порой и без отдыха. Что касается пропитания, в этом недостатка не было. Стоило постучаться в дом, где невеста засиделась, а таких через один, там и стол и угощение.
Раз в несколько месяцев наведывалась Лукерья Львовна в деревню к Петуховым. Вопрос об Иване Ильиче на особом контроле. Матушка-то уж давно как о женитьбе заговаривает. А тот всё носится по делам, и всякий раз отмахивается. Случай сложный, когда сын не слишком к родительской воле прислушивается. Всё по-своему норовит.
– Как бы я рада была, если бы невестушку послушную Ваня в дом привёл, – жаловалась барыня. – Ведь сижу одна, не с кем, бывает, даже словом перемолвится. А так, хоть живой человек рядом. Со слугами-то барские дела обсуждать негоже. И то, порой книжку какую или стих прочитаю, и так, скажу я вам, хочется высказаться. А некому. Некому.
До того Ольга Филимоновна в этот раз огорчена, что даже в глазах слёзы показались.
– Ну-ну, матушка. Чай, беда-то твоя поправима.
– Как же поправима? Если я ему талдычу про это всякий раз, а он ещё и огрызается. Не твоё, мол, мать, дело. А если не моё, то чьё же тогда?
– Да. Тут вот так с налёту нельзя, матушка моя, тут верно хитростью нужно, – Лукерья хлебнула из блюдца и откусила баранку. – У человека другие интересы, а ты со своими лезешь.
– Посоветуй, Лукерья Львовна, ведь лучше тебя никто дело не состряпает. Устала я в одиночестве. Он мотается, а я сиди. Посоветуй милая. Как быть?
– А и посоветую. Значится так. Есть у меня на примете девка. Пригожая. Детки от неё с Иваном красивущие получатся. И недалеко, тут в соседнем городе. Савельева Егора дочка. Лавочника. Будет Иван мимо ехать, всё одно не проедет.
