Мельница!
Вот отсюда и надо плясать.
Светик, отнесись к жизни в этом мире, как к игре. Типа - прикольное приключение. Вроде реалити-шоу «Выживи на необитаемом острове». Конечно, мне не разрешили бонусом забрать с собой косметичку, любимую сковородку и нижнее белье, но по сравнению с тем же «Робинзоном Крузо» - положение у меня гораздо лучше. Не надо строить частокол, не надо жить в палатке. Крыша над головой есть, печка есть. Правда, готовить в этой печке нечего...
Я приободрилась и даже подосадовала, что сейчас ночь. Хотелось сразу бежать и запускать это чертово колесо, которое почему-то перестало крутиться. Мозгов у меня для этого точно хватит. А что? Получилось у Бриско - получится и у меня.
«Вашего мужа застрелили. Серебряной пулей», - голос судьи прозвучал в голове, как глас с небес, и мигом испортил мне настроение.
Между прочим, серебряными пулями убивали колдунов и оборотней.
Фу, даже думать о таком не хотелось.
Я запретила себе думать про оборотней, колдунов и водяных зубастых тварей. Сегодня мне надо отдохнуть. Все проблемы начнем решать завтра. Постепенно я согрелась и уснула. Мне приснился судья, который крался по дому, осторожно открывая двери в каждую комнату. Половицы тихонько поскрипывали, сливаясь с плеском воды в однообразную, тихую мелодию
Глава 4. Крутись, крутись колесо
Мне стоило больших трудов убедить Жонкелию не отдавать деньги графу, а приберечь серебряник на хозяйственные нужды. Но в конце концов старуха смирилась, когда я пригрозила, что прыгну обратно в озеро, и тогда она не увидит мельницы, как своих ушей.
Как могла, я привела себя в порядок, но расчесать волосы плохоньким щербатым деревянным гребнем так и не смогла. Башмаки у Эдит тоже были протоптаны до дыр, а платье хоть и выстиранное, но больше подходило какой-нибудь замарашке.
Ладно, на первый раз сойдет и так. Я была уверена, что Эдит в Тихом Омуте видели ещё и не в таком жалком виде - если она зимой босиком удирала из дома. Потом что-нибудь придумаю, а пока надо хоть немного освоиться в этом незнакомом и странном мире.
Деревня Тихий Омут находилась километрах в четырех от мельницы, но дорога, которая к ней вела, была на все десять. Грязь, ямы и рытвины - хоть я и поднимала подол платья до колен, все равно вымазалась до ушей, не говоря о том, что бродить по таким ухабам в длинном платье - это надо было перенестись сюда из тела мастера спорта по гимнастике.
Удивительно, что к Бриско ездили все по такой дороге. Признаться, я приуныла, потому что было понятно, что для привлечения клиентов надо заняться ещё и дорогой, а это -дополнительные расходы.
Но пока в моем распоряжении была всего одна серебряная монета и только одна лавка - в центре деревни.
Я смотрела по сторонам с любопытством, но не слишком крутила головой, чтобы не решили, что Эдит совсем съехала с катушек. Деревня была большой - пока мы добрались до лавки на площади в центре, я насчитала сто двадцать домов. А Тихий Омут тянулся ещё дальше, под уклон, к реке, которая протекала в долине.
Мы с Жонкелией вошли в лавку под звон дверного колокольчика, и к нам навстречу сразу вышел хозяин - важный большой дядька в нарядном камзоле и в туфлях с серебряными пряжками. Из рассказов Жонкелии я знала, что хозяина лавки зовут Савьер Квакмайер, у него жена, три сына и дочь, и он - единственный, кто привозит в деревню товары из города, потому что у него две огромных телеги и два тяжеловоза.
- Добро пожаловать, мамаша, - поприветствовал он Жонкелию, - добро пожаловать, хозяйка. Рад вас видеть, но в кредит больше не даем. За вами и так должок - четыре монеты серебром.
Теперь стало понятно, почему Жонкелия не рвалась за покупками. Я бросила на нее возмущенный взгляд - почему не сказала про долг и в деревенской лавке? Но она сделала вид, что ничего не заметила.
- Половина монеты - в счет долга, - сказала я так уверенно, как только могла, и выложила на прилавок деньги, - на остальную - муки, сала, соли и хороший костяной гребень.
Конечно же, никто не догадался вывесить ценники на товар в лавке, а расспрашивать хозяина о цене на муку или соль настоящая Эдит точно бы не стала, поэтому я предварительно вызнала у Жонкелии, сколько могли стоить продукты. Покупка гребня чуть не довела ее до припадка, но я была тверда - гребень необходим, потому что быть неряхой мне совсем не по душе.
Сделав вид, что рассматриваю фигурные пряники, выложенные грудой под стеклом, я краем глаза следила, как Савьер Квакмайер отмерял товар.
Весы? Зачем! Всё на глаз!
На полсеребряные монеты он отмерил около четырех килограммов муки в полотняный мешок, который подставила Жонкелия, кусок соленого сала с мясными прожилками, весом на килограмм, и горсть соли в тряпицу. Потом он выложил на прилавок костяной гребень. Неказистый, грубовато вырезанный, но это было лучше, чем деревянный. Я взяла его и спрятала в поясную сумочку - потрепанную, на перетертом чиненом ремешке, постаравшись скрыть, какая сумочка черная изнутри.
Сало принесла дочь хозяина - Сюзетт. Наверное, девушка больше походила на мать, потому что в отличие от отца была хрупкой, очень ладно сложенной, с пикантным и хорошеньким личиком. В моем мире такая лапочка закидывала бы инет своими пикантными фотографиями, но здесь она всего лишь скромно улыбалась, похожая в голубом платье, белом фартуке и кружевном чепчике на фарфоровую куколку. У нее были ярко-синие глаза (как драгоценные камни, честное слово!), очень белая кожа и темные волосы, разделенные на прямой пробор.
Увидев нас, она приветливо заулыбалась и сделала книксен, выставив потом ножку в ажурном чулке и черной кожаной туфельке на каблучке, с высоким переплетением ремешков:
- Госпожа Жонкелия, госпожа Эдит! Как ваше здоровье?
Она говорила ласково и улыбалась так же, но мне почудилась насмешка в этом нежном голосочке. И вообще... рот у Сюзетт был широковат, и когда она улыбалась, то становилась немного похожей на лягушку.
- Вашими молитвами, - ответила я, забирая сало, завернутое в тряпицу. - Спасибо за товар, в ближайшее время долг мы уплатим.
- Жду не дождусь, - вежливо ответил Савьер, глядя, как мы с Жонкелией укладываем сало и соль в корзину, а мешок с мукой перетягиваем веревкой на горловине. - Но не слишком верю, если честно.
- Почему это? - спросила я, и лавочник перестал мне нравиться раз и навсегда.
- Когда мельничиха покупает муку - это может означать только одно - денег нет, и не предвидится.
- Посмотрим, - буркнула я, перекинула мешок через плечо, и вышла из лавки, даже не попрощавшись.
Жонкелия потащилась следом за мной, держа на сгибе локтя корзину с салом и солью. На улице я подождала старуху и сказала, поудобнее устраивая мешок на плече:
- Показывайте, кто тут из бывших работников. Попросим помочь наладить колесо.
