- Не, - ответил Каппа, зажевывая сразу половину ломтя. - Покатались на колесе немного. Сломали лопасти. Теперь они его чинить будут. А мы опять сломаем, - он торопливо засунул хлеб в рот и захихикал, потирая мокрые ладошки.
- Недобросовестная конкуренция, - пробормотала я.
- Что?
- Ничего, - я придвинула доску с хлебом к нему поближе. - У нас, скорее всего, будут два работника. Поселятся здесь, на первом этаже, в чулане. Чтобы даже нос в дом не засовывали, ясно? Иначе хлеба - не будет.
- Угу, - без особого волнения отозвался Каппа, забирая ещё ломоть.
- Хлеб взяли - и сразу спрятались, - продолжала я перечислять условия.
- Угу.
- На чужой мельнице вы больше ничего не ломаете и никаких пакостей не устраиваете.
- Почему? - водяной уставился на меня очень внимательно. - Пока та мельница сломана, все едут сюда. У хозяйки будут деньги, хозяйка оплатит аренду, хозяйка останется. И хлеб останется.
Эта речь огорошила меня, и уже я уставилась на моргелюта очень внимательно.
- А ты соображаешь, - сказала я, помолчав. - Или вы не в первый раз стопорите графскую мельницу?
Водяной опять захихикал, и я поняла, что не ошиблась.
- А Бриско знал, что вы делаете?
- Он нас об этом и попросил, - преспокойненько заявил Каппа.
- Обалдеть... - пробормотала я по-русски.
Значит, господин прежний мельник при помощи нечисти устранил конкурентов и начал быстренько богатеть. Собственно, тогда понятно, за что он получил пулю. Так что, скорее всего, сегодняшняя пуля предназначалась мне по той же причине - нечего делать гадости добрым людям. Особенно тем, у которых есть ружьё.
- Что? - переспросил моргелют.
- Ничего. Хватай хлеб и плыви себе, золотая рыбка, - сказала я, берясь за ставень. - Окно я закрою, чтобы вы тут не шлёпали своими легушачьими лапками. На графскую мельницу чтобы даже не совались. Нашим работникам на глаза не показывайтесь. И ещё... Завтра поймай мне форель и пару больших щук. Положишь рыбу в корзину и оставишь возле колеса. За это получите внеочередную порцию пирогов. Может, даже с яблоками. Любите яблоки?.. То-то же. Раз любите - значит, работаем вместе и никаких сбоев.
Признаться, на душе скребло, когда я приказала моргелютам не вредить мельнику Закхею. Вот бы графская мельница постояла недельку! И мы - единственные на всю округу, кто может перемолоть зерно! Да денежки бы рекой потекли! А где денежки - там и теплая одежда, и вкусная еда, и чистая постель...
Но пакостить в таком деле - это неправильно. Я прекрасно помнила, как сама мучилась, пытаясь запустить мельницу и не свихнуться. Потому что тут тебе не цивилизованный мир. На биржу труда не встанешь и пособие по безработице получать не будешь. Пусть Закхей гад, пусть даже это он стрелял в меня (что, впрочем, не доказано, а не пойман - не убийца), но это не означало, что мне надо опускаться до его уровня.
А вот Бриско - хорош.
Размышляя о своем покойном муже, я долго не могла уснуть. Что-то не нравилось мне в нём, хотя я знать его не знала. Что-то с ним было не так.
Я вспоминала всё, что слышала об этом человеке. Вот Жонкелия: «Бриско не верил в моргелютов, всё смеялся. Мой сын, конечно, был не медок.». А вот блондиночка Модести: «Мы все обожали дядюшку Бриско. Он был весёлый, забавный, а как пел!..». И судья: «Вашего мужа все в деревне любили, я не получил ни одной жалобы на него.. .Хотя он был нелюдимый, терпеть не мог свадьбы.». И моргелюты, конечно же - хозяин попросил их остановить графскую мельницу.
А если Бриско совсем не любили, а наоборот - ненавидели и боялись?
Эта мысль настолько огорошила меня, что я села в постели. Мерное похрапывание Жонкелии вместе с плеском воды за окном создавало заунывную музыку - фррр.. плеск-плеск. фррр. плеск-плеск.
Нет, спать (а тем более думать) было просто невозможно. Накинув поверх ночной рубашки платок, я вышла из комнаты, чтобы заодно пожевать чего-нибудь. Корочку свежего хлеба, намазанную чесночком, например. Тем более, чеснок, говорят, помогает от нечисти.
Я мысленно хихикнула и поздравила себя с позитивным настроем. Даже если в окно лезут водяные, а в спину дышит призрак Бриско - не надо терять присутствия духа. И аппетита. Размечтавшись, каким будет завтрашний обед, я стала спускаться по лестнице и вдруг услышала что-то нарушившее монотонную песню «фрр-плеск-плеск».
Внизу скрипнули половицы, и кто-то вкрадчивым шепотом позвал:
- Цып-цып-цып. Курочка-цокотурочка, иди сюда. цыпа-цыпа.
Это точно были не моргелюты. Мне показалось, что голос - женский. По-крайней мере, звучал он очень нежно. Эдит?.. Призрак настоящей Эдит бродит по мельнице? Ищет своё тело?..
Невольно обхватив себя за плечи, я попятилась, а потом на смену страху пришла злость. Затащили непонятно куда, подселили в чужое тело, а теперь ещё и пугать будут?
- Кто здесь? - крикнула я, перегнувшись через перила.
В ту же секунду грохнула печная заслонка, а я стремглав помчалась в спальню, будить Жонкелию. Злость - злостью, а помощник никогда не помешает. Растолкав старуху, я вооружила ее метлой, сама взяла скамеечку, и мы отправились вниз, ловить незваного гостя. Я шла впереди, со скамеечкой наперевес, а Жонкелия плелась за мной, держа под мышкой метлу, а в руке - свечу.
Спустившись на первый этаж, мы увидели упавшую печную заслонку.
- Её кто-то уронил, - шепнула я Жонкелии, оглядываясь по углам.
Но старуха поставила свечку на стол и села на лавку, зевнув.
- Ты спятила, - заявила мамаша Жо. - Дверь заперта, окна закрыты ставнями. Кто сюда, по-твоему, залезет?
- Моргелюты, например? Духи озера, - подсказала я. Спокойствие старухи бесило, если быть честной. И мне хотелось сбить с неё спесь хоть немножечко.
Но я недооценила мыслительные процессы бабули.
- Пол сухой, - сказала она и опять зевнула. - Если бы это были духи озера, тут везде воды было бы поналито. Мужика тебе надо. Чтобы ночью была занята не глупостями.
- Подождите вы со своими мужиками, мамаша, - огрызнулась я, начиная подозревать, что на предложение судьи старуха согласилась не из-за моей безопасности и не ради того, чтобы было кому мешки таскать. - Вы на полставки деревенской сводней, что ли, подрабатываете? Берите-ка метлу и пойдемте проверим чулан. Будете прикрывать меня с тылу. Со спины, то есть.
- И что ты никак не уймёшься, - заворчала Жонкелия, но взяла и свечу, и метлу.
Мы проверили весь первый этаж, и кладовые, и даже опять поднялись по лестнице, но на мельнице кроме нас никого не обнаружилось.
- И всё-таки здесь кто-то был, - упорствовала я, стараясь не смотреть на Жонкелию, потому что на физиономии у нее было написано «я же говорила», а в глазах читалось «ты же сумасшедшая». - Я слышала, как здесь ходили, и кто-то звал курицу.
