У Хизи сердце перевернулось.
— Тзэм!
Великан застонал и отмахнулся от нее.
— Должно быть, он ранен, — буркнул Нгангата. — Я и не заметил…
— Нет, — прохрипел Тзэм, — я не ранен. Только теперь Хизи поняла: великан плакал.
— Пожалуйста, — попросила она Нгангату и Братца Коня, — позаботьтесь о лошадях и займитесь сборами. Раз мы должны бежать, ничего не поделаешь. Вы сможете сделать все, что нужно?
Старый менг кивнул, но Нгангата с упрямым видом не двинулся с места.
— Я присмотрю за Перкаром, — заверила его Хизи, — хорошо присмотрю.
Наконец полукровка тоже мрачно кивнул и следом за Братцем Конем покинул ект.
Хизи подошла к Тзэму и положила руку на его массивное плечо.
— Я никогда не видела, чтобы ты плакал, — прошептала она.
— Я и не хотел, — всхлипнул Тзэм. — Просто… Ну почему они не могут оставить тебя в покое?
— Тихо, тихо.
— Я видел, как мучили тебя жрецы в Ноле, и ничего не мог поделать. Я видел ужас, не сходящий с твоего лица после того, как ты побывала в подземельях. Тогда я тоже ничего не мог поделать. Наконец…
— Наконец ты помог мне избежать самой ужасной судьбы, какая только может выпасть человеку.
— Ну да — меня пришлось уносить из Нола. Уж я знаю, кто кого спас там, принцесса.
Хизи опустилась на колени; горячие слезы полились из ее глаз тоже.
— Послушай меня, Тзэм. Ты на самом деле спас меня, хотя и не так, как думаешь. Я почти… — Стала богиней? Разрушила Нол до основания? Оглядываясь назад, Хизи усомнилась: а было бы это так уж плохо? — Я чуть не превратилась во что-то ужасное, — закончила она. — Ты спас меня от этого.
— Я такого не помню. Как я мог сделать подобное?
— Просто оставаясь самим собой. Ты ведь любил меня.
— Ох… А я-то думал, ты хочешь, чтобы я перестал плакать.
— Я ничего не имею против твоих слез, — успокоила его Хизи.
На самом деле все было не так. Даже когда он был ранен, Тзэм не казался ей таким бессильным. Он всегда оставался ее защитой, ее крепостью. Когда его ранили, крепость просто нужно было восстановить, и он вновь стал бы ее несокрушимой твердыней. Но его слезы нанесли ей удар в самое чувствительное место. Она поняла, что на самом деле осталась одна. Хизи могла полагаться только на собственную силу, теперь даже великан не послужит защитой.
Хизи ненавидела себя за это чувство, но предпочла бы не видеть слез Тзэма. Пусть бы он держал свою слабость в себе, пусть бы потом поведал свои горести ветру. Но теперь было поздно: Хизи все поняла; и однако она слишком любила Тзэма, чтобы показать ему, какую боль он ей причинил.
— Давай, — прошептала она, — нам ведь нужно собраться в дорогу. Перед нами лежит весь мир.
XVIII
НА КОРАБЛЕ
Резкие крики чаек ворвались в дверь, когда старик заглянул в темную каюту. Он замер на мгновение, черный силуэт на фоне освещенного солнцем четырехугольника, через который долетел ветер, пахнущий водой и железом. Гхэ жестом предложил Гану войти.
— Ты? — проворчал старый библиотекарь. — Какое ты имеешь отношение ко всему этому?
— Мой отец пользуется большим влиянием, чем я признавался, — ответил тот, тайно забавляясь своей шуткой: ведь в глубине души он был уверен, что его отец — бог-Река.
— Достаточным, чтобы отдать тебе под команду императорский корабль? Не лги мне, мальчик.
Гхэ вздохнул и вежливо поднялся с подушки, поправляя полы темно-зеленой мантии. Он кивнул, приглашая библиотекаря сесть, но Ган не обратил на это внимания и упрямо продолжал стоять на медленно покачивающейся палубе.
— Что ж, ты разгадал мой обман, — признал Гхэ. — Прошу тебя, сядь. Выпей чашечку кофе.
— Я не собираюсь здесь задерживаться. Гхэ покачал головой.
— Как ты сам предположил, мы с тобой подвластны силам, с которыми не можем бороться. Солдаты императора всюду на корабле, и я сомневаюсь, что мне удалось бы их отослать. — Гхэ поражала сила духа старика. Он ощущал облако страха и неуверенности, окружающее Гана, и все же ни голос библиотекаря, ни манера разговаривать ничем не выдавали этих чувств. Достойный противник и бесценный союзник.
— Но ты знаешь, что все это значит? — спросил Ган, с сомнением глядя на молодого человека.
— Конечно. Как, я думаю, и ты.
— Хизи. — Голос старика прозвучал невыразительно, и рука машинально стала разглаживать морщины на лбу.
— Хизи? Не Хизината? — Единственным ответом Гана был гневный взгляд. — Ей грозит опасность. Учитель Ган, ей грозит смертельная опасность.
Ган сложил на груди тонкие руки, словно стараясь спрятаться за этим костлявым барьером.
— Опасность?
— Пожалуйста, сядь, учитель Ган. Даже мне утомительно стоять.
Ган недовольно надул губы, потом с легким кивком опустился на одну из войлочных подушек. Казалось, он испытывает неудобство без дощечки для письма на коленях и раскрытой книги. Гхэ ободряюще улыбнулся, наклонился и налил из серебряного кофейника кофе в две фарфоровые чашечки. Когда он подал одну старику, тот взял ее, словно не заметив. Все его внимание было сосредоточено на Гхэ, как будто он пытался разглядеть под одеждой молодого человека какой-то обман, увидеть ужасный шрам на шее под шарфом.
— Расскажи мне, откуда грозит опасность, — требовательно сказал Ган.
— Откуда же еще? Со стороны жрецов, конечно.
— Вот как?
— Императору стало известно, что жрецы собираются послать отряд на поиски Хизи.
— На поиски Хизи? Зачем?
— Кто знает, какие замыслы скрываются за их мантиями и масками? Но император полагает, что это как-то связано с царственной кровью, которая в ней течет.
— Пока она далеко от Реки, Хизи не опасна жрецам.
— Я мало знаю о таких вещах, учитель Ган. Я ведь всего лишь купеческий сын, ну и еще инженер. Но что мне известно наверняка, — это что жрецам безразлично, истинно или ложно какое-то предположение. Однажды приведенная в движение, эта махина не останавливается, как падающий с высоты камень. То, что оказывается под таким камнем, сокрушается. Мы знаем, что жрецы ищут Хизи, какова бы ни была причина этого. Более того, мы полагаем, что им известно, где она.
— Такого не может быть.
— Не может? Они рассылают шпионов уже много месяцев. И они использовали магию и наблюдали за звездами.
— И обо всем этом тебе сообщил император?
Гхэ развел руками.
— Конечно, я не удостоился аудиенции самого Шакунга. Но со мной разговаривал его визирь, после того как я сообщил о своих опасениях.
