— Своих опасениях?
Гхэ выразительно кивнул:
— О да. Жрецы разговаривают между собой, и чуткое ухо может поймать их слова. Я кое-что слышал.
— Поэтому ты и хотел больше узнать о храме?
— То был ложный след. Я подозревал, что они схватили ее и держат в подземелье храма.
— Это не так.
— Ты, похоже, очень уверен в обратном, — заметил Гхэ. Ган сжал губы, поняв, что сказал слишком много.
Гхэ низко склонился над чашечкой с кофе и напряженно прошептал:
— Император знает, учитель Ган, что ты помог его дочери бежать. Он следил за тобой, надеясь получить какое-нибудь указание на ее местонахождение.
— И ты был шпионом?
— Одним из них, учитель. Пожалуйста, пойми: я поступил так из любви к ней.
Ган сердито нахмурился.
— О чем вообще этот разговор? Если ты ждешь, что я признаюсь в каком-то преступлении, то напрасно. А заниматься придворными играми у меня нет желания.
— Это не игра, учитель. Утром корабль отправится вверх по Реке на поиски дочери императора. В отличие от жрецов мы не имеем представления о том, где она, — только знаем, что она бежала на север. Ты можешь нам помочь.
— Я не знаю, где ее искать.
— Знаешь, учитель Ган. Наверняка знаешь.
— Тогда вырви признание у меня под пыткой.
— Император не хочет. По крайней мере он сказал, что не прибегнет к пыткам. Он ждет от тебя преданности и добровольной помощи. Ты дорог Хизи, и очень важно, чтобы она поверила в наши добрые намерения, когда мы ее найдем.
— Ты же не… — На лице Гана впервые отразилось изумление, у него отвисла челюсть. — Ты же не хочешь сказать, будто я должен отправиться вместе с тобой на эти безумные поиски?
— Именно это я и хочу сказать.
— И речи быть не может! Библиотека…
— Император подумывает о том, чтобы закрыть ее и даже замуровать вход, — библиотека стала в последнее время источником слишком многих неприятностей.
— Замуровать библиотеку? — Гхэ молча отхлебнул кофе, позволяя скрытой угрозе дойти до старика. На лице Гана отразилась ярость, но он быстро взял себя в руки. — Я понял, — сухо ответил он.
— Может быть, только временно, до твоего возвращения. — Гхэ все не поднимал глаз от кофейной чашечки. — И я слышал разговоры о том, что некоторые имена перестанут быть запретными в столице, а некоторым изгнанникам позволят вернуться.
Теперь Ган кивал головой: ему предложили на выбор сладкий пряник и горькую гнилую грушу. Уже не один десяток лет семья Гана находилась в изгнании, и лишь страстная любовь к библиотеке удерживала его самого в Ноле. Одновременная угроза закрыть библиотеку и обещание восстановить в правах его клан — могучее сочетание…
— Ни один кошелек не велик настолько, чтобы сделать из меня шлюху, — почти неслышно ответил старик, прикрыв глаза, чтобы скрыть их гневный блеск.
— Я передал тебе слова императора, его угрозу и его обещание, — прошептал Гхэ. — Теперь послушай меня. Я люблю Хизи, учитель Ган, и знаю, что ты тоже ее любишь. Ты однажды помог ей, несмотря на страшную опасность для тебя самого и всего, что тебе дорого. Теперь помоги мне прийти Хизи на помощь. Когда мы ее найдем, обещаю тебе — клянусь тебе — действовать так, как она захочет. Император желает вернуть ее в Нол, но я стремлюсь к другому: к тому, что будет для нее наилучшим. И по крайней мере нужно предупредить ее о том, что затеяли жрецы. Это самое малое, что мы должны сделать.
— Ты лишился рассудка. Весь этот город безумен, город, снящийся в кошмаре жестокому, вечно спящему богу.
— Что должны означать твои слова? Не хочешь ли ты сказать, что предпочел бы заменить этот мир на такой, каким вообразишь его ты сам? Если так, тебе пора перестать лишь читать книги и сделать что-нибудь. Поедем со мной, учитель Ган!
Старик впервые поднес к губам кофейную чашечку, и Гхэ ощутил мгновенную перемену в нем — страх и неуверенность исчезли. На их месте появилось… Новые способности Гхэ были сродни нюху, и он достаточно часто чуял страх, чтобы научиться распознавать его. В Гане же появилось что-то, чего Гхэ не знал.
— Мне нужны некоторые книги. И еще карты.
— Ты волен посетить в сопровождении солдат библиотеку. Они помогут тебе унести оттуда все, что может понадобиться. Значит, ты согласен? Я могу доложить об этом императору?
— Можешь сказать ему, что я поеду с тобой.
— Я сообщу об этом капитану корабля, когда он появится здесь.
— Ты не командуешь отрядом?
— Ты же сам сказал, благородный Ган, что столь низкорожденный, как я, не может возглавить посылаемый императором отряд. Командовать будет аристократ. Но мы с тобой будем им руководить, не правда ли?
Ган не ответил. Вместо этого он, пошатнувшись, поднялся с подушки.
— Я хотел бы теперь собрать свои вещи.
— Конечно. Император выражает тебе свою благодарность.
— Не сомневаюсь.
— И я тоже благодарю тебя. — К удивлению Гхэ, в голосе его прозвучала искренность, не вызвавшая сомнения даже у него самого.
Солнечный свет заливал улицы расплавленной медью, заставлял жарко блестеть отполированные ногами сотен поколений камни под ногами Гана. В последний раз, когда старик шел этим путем, он тоже собирался сесть на корабль, чтобы помочь Хизи добраться до его родичей, живущих в Болотных Царствах, а потом в далекий Лхе.
Теперь, оглядываясь назад, Ган понимал, что тот план был неудачен. Не только потому, что он провалился — на корабль напали те самые императорские гвардейцы, которые сопровождали его сейчас, — но и потому, что в Лхе жрецы легко нашли бы Хизи. В пустыне Менг выследить кого-то не так легко.
Сначала долгие недели, а потом и месяцы Ган ожидал смертного приговора, уверенный, что в неразберихе, сопутствовавшей побегу Хизи, его, наверное, заметили. Если императору известно, что было предпринято для спасения его дочери, он наверняка знает и кто все организовал. Но приказа об аресте так и не последовало, и его старая голова осталась на тонкой шее, иногда казавшейся слишком тонкой для такого веса, как оставалась все эти шестьдесят три года. Сейчас же снова было похоже на то, что голова Гана не очень крепко держится на плечах.
Если бы ему не грозила такая ужасная опасность, Ган мог бы даже посмеяться над тем, как глубоко недооценивают старого библиотекаря император и его слуги. Они уверены, что дворцовые интриги столь запутаны, столь глубокомысленны, что можно распоряжаться любым человеком, словно пешкой для игры в «на». Может быть, друг другом они подобным образом и манипулируют, но он — ученый. Он видит их насквозь, его не обманут все их жалкие уловки. Пусть пока еще не все детали ему ясны, но под тонким покровом лжи Ган видел контуры чего-то, что явно не было благородным порывом придворного, пользующегося милостью императора, как это пытались ему представить.
