— Ты любишь эту женщину?
— Люблю ее? Ты ничего не понял. Она лишь предтеча. Она приготовляет меня.
— Приготовляет тебя для чего?
Гхэ посмотрел на старика, как на сумасшедшего.
— Ну как же! Для Хизи, конечно.
Ган прикусил язык, но когда до него полностью дошел смысл сказанного Гхэ, его передернуло от совершенного безумия этого притязания. Старику очень хотелось уйти куда-нибудь, но уйти было некуда. Гхэ спросил его, знает ли он, что значит жить посреди кошмара, и Ган мог бы ответить, что это ему прекрасно известно. Весь корабль словно был по щиколотку покрыт битым стеклом, по которому приходилось ступать босыми ногами: избежать порезов было невозможно. Надежда на то, что удастся направить Гхэ и остальных по ложному следу, с каждым мгновением становилась все призрачней; если вампир заподозрит, что Ган обманывает его, он пожрет старика. Наверное, лучше всего было бы утопиться, пока от него так или иначе не добились нужных сведений, но даже и это могло оказаться бесполезным, если Гхэ и в самом деле связан с каким-то менгом — пособником Реки. Более того: менги были кочевниками, и весьма вероятно, что Хизи уже нет там, откуда Ган получил последнее известие о ней. Этот приснившийся Гхэ воин, возможно, знает о ее теперешнем местопребывании больше, чем Ган.
Так что если он убьет себя, это особенно не поможет Хизи, но лишит ее единственного настоящего союзника. Нет, до тех пор, пока у Гана есть хоть какая-то надежда быть полезным Хизи, он не сбросит себя с этой доски для игры в «на». Может быть, он и не особенно значительная фигура, но все же фигура. Даже пешка при умелой игре может побить любую другую фигуру на доске.
— Расскажи мне больше о менгах, — попросил Гхэ, прервав размышления Гана.
Старик показал на тянущуюся по берегу равнину:
— Ты видишь их родной край. Менги путешествуют и сражаются по большей части верхом. Живут они в шатрах из шкур или в небольших домах из дерева и камня.
— Та песня, что ты вспомнил… Что там о живых горах? Что это значит?
— На равнинах живут разные крупные животные. Менги охотятся на них, чтобы выжить.
— Какое животное так велико, чтобы назвать его живой горой?
Ган слегка улыбнулся.
— Эта книга была написана последователем традиций Шафранного зала. Авторы этого сорта склонны к гиперболам.
— Гиперболам?
— Преувеличениям.
— Но что именно они преувеличивают?
Ган пожал плечами:
— Это мы сами скоро увидим.
— Верно, — пробормотал Гхэ. — Я с нетерпением жду… — Он обвел рукой незнакомый пейзаж. — Я и не знал, как велик мир и как удивителен.
— Я вполне мог бы удовлетвориться значительно меньшим, — ответил Ган. — Моими комнатами и библиотекой.
— Чем скорее мы найдем Хизи, тем скорее ты сможешь туда вернуться, — напомнил ему Гхэ.
— Конечно, — прошептал старик, — конечно.
Ган попытался уснуть в самые жаркие часы после полудня, но сон бежал от него; когда же он начал погружаться в темную путаницу смутных мыслей и неотступных страхов, он услышал крик. В полусне звук напомнил ему звон колокола, и этот образ проскользнул за сонным воспоминанием в проснувшийся разум: Ган ярко представил себе тревожные колокольные удары, переполох в домах его клана, себя, растерянного шестнадцатилетнего юнца, суровых солдат, заполнивших двор родительского дворца, словно странной окраски муравьи, выражение ужасной растерянности на лице отца.
— Хизи! — вызванивал колокол, и от этого имени Ган окончательно проснулся. Крик, сопровождаемый теперь уже хорошо знакомым ритмичным скрипом постели, донесся из каюты Гхэ. Во рту у Гана пересохло, и он дрожащей рукой потянулся к кувшину с водой. Вода оказалась теплой, почти горячей, и не принесла старику ожидаемого облегчения. Он пожалел, что у него нет вина.
Ган уже второй раз слышал, как Гхэ в разгаре страсти выкрикивает имя Хизи, и его охватил озноб при мысли о том, что это могло бы значить. Старик заставил себя обдумать возможные варианты, потому что с Гхэ явно происходило что-то чрезвычайно важное, что-то, чего сам вампир не осознавал, — и это что-то совершала с ним Квен Шен. Ган мог представить себе последствия, но ему никак не удавалось понять причин.
Следствием же было то, что Гхэ становился глуп. Раньше при разговорах с ним — и как с Йэном, и как с Гхэ — Ган отмечал острый ум молодого человека. Несмотря на явное отсутствие настоящего образования, тот мог выражать свои мысли лучше многих аристократов и обсуждать темы, о которых знал лишь самое основное. Теперь же внезапно Гхэ оказался не в состоянии замечать совершенно очевидные вещи. Его память, казалось, ухудшалась на глазах, воспоминания стали еще более отрывочными.
Наиболее вероятным Гану казалось, что Квен Шен каким-то образом околдовала молодого человека. Это делало прежнее предположение самого Гхэ — теперь по глупости отброшенное — о связи Квен Шен со жрецами весьма правдоподобным. Ган видел, хотя и никогда не читал, запретные книги, хранящиеся в Храме Воды, книги по некромантии и водяной магии. Те ссылки на эти манускрипты, которые Ган находил в томах своей библиотеки, давали возможность предположить, что существовали способы обратить силу бога против него самого.
Старик помнил рассказ Гхэ о подземельях храма, о тех ужасных тайнах, которые тот там узнал. Многие сочли бы этот рассказ бредом обезумевшего чудовища, но у Гана были свои собственные подозрения насчет жрецов. Как Гхэ объяснял способность храма лишать Реку разума? Дело было в сходстве между храмом и Шеленгом. Целью бога-Реки было в конце концов вернуться к своему истоку, и жрецы обманули его, заставили часть его сознания поверить, будто это ему удалось, будто он замкнулся в кольцо.
Ган сел на постели, опустив подбородок на стиснутые кулаки. Что, если Квен Шен каким-то образом делала то же самое с Гхэ? Целью его существования было найти Хизи. Какими бы человеческими чувствами ни маскировалась эта цель, источником их был бог-Река. Что, если Квен Шен каким-то способом убедила часть сознания Гхэ, будто он уже нашел Хизи? Не стал ли Гхэ считать, что занимается любовью именно с ней?
Гану было ясно, что как раз это вампир и вообразил.
Такая уверенность делала его глупее. Управляемее.
Может быть, это и неплохо. Гхэ, пожиратель жизней, призрак, обретший плоть, очень опасен. Чем бы ни руководствовалась Квен Шен, наверняка ее мотивы более соответствуют человеческой природе. Но каковы они? К несчастью, Ган мало знал о Квен Шен, хотя по крайней мере одна ее цель была ему известна: его собственная смерть. Это само по себе было достаточным основанием для попытки найти какой-то способ освободить Гхэ от ее влияния. Если женщине удастся убедить вампира, что Ган более ценен как покорный дух, чем как человек, старик обречен.
Возможно, он обречен, несмотря ни на что, подумал Ган; придя к этому оптимистическому выводу, он откинулся на постели и еще раз попытался уснуть в надежде, что сон даст если не ответы на мучающие его вопросы, то хоть покой.
