Раньше я эту серость не замечала, а теперь, все кажется таким незначительным, задавленным бедностью. И это открытие как-то потрясло даже. Действительно, все в жизни познается в сравнение. И порой, лучше не сравнивать, оставаться в неведение, чтобы горько не разочаровываться.
Не то, чтобы я испытывала какое-то разочарование, просто раньше мне казалось, что нормальный у нас вполне себе город, а сейчас даже не знаю, как его охарактеризовать, но нормами тут точно никакими не пахнет.
Размышляя о такой вот дребедени, я подошла к своему дому. Долго не могла решиться войти, но втянув побольше воздуха, как перед прыжком, сделала первый шаг, затем второй и, не давая себе возможности передумать, нажала на кнопку звонка.
Бабушкины шаркающие шаги были слышны еще издалека, и от каждого у меня замирало сердце, проваливалось куда-то от волнения и страха. Поэтому когда дверь, наконец-то, открылась, я уже ели стояла на ногах. Но бабушкин вид привел в чувство моментально. Она очень сильно похудела, черты лица заострились, морщин стало больше. Если судить по ней, то казалось, что с моего отъезда прошло не больше полугода, а лет двадцать, как минимум.
Шокированная, я не могла произнести ни слова, впитывала в себя ее образ, и щемило в груди. Как же подкосили бабушку, свалившиеся на нашу семью, неурядицы.
-Здравствуй!- прочистив горло, тихо произнесла я. Бабушка на мое приветствие никак не отреагировала, продолжая смотреть, как на врага народа.
-Ты не впустишь меня в дом?- спрашиваю осторожно, но ответ поражает до глубины души.
-С какой стати?
-Потому что это и мой дом, - мягко заметила я.
-Надо же! Как это ты вспомнила? – подбоченившись, язвительно бросила бабушка.
-Я и не забывала, - совсем тихо, потому что крыть свое двухмесячное молчание мне нечем.
-А где же тебя черти-то носили?
На это мне ответить нечего. Да, не звонила. Да, виновата. Но и вы, простите, не особо себя утруждали. Вслух я этого, конечно, не сказала. И без того атмосфера напряженная, но бабушка мой взгляд расценила по-своему и понеслась душа в рай.
-Что, стыдно? И правильно! Мало того, что врала безбожно, так еще и устроила не бог весть, что! Мать в могилу чуть не загнала, а теперь явилась королевишна, в шубе соболиной. А что мать на лечение ели как кредит взяла, так это разве тебя волнует. Плевать ты на все хотела. Главное, что тебе хорошо. Кто выгоден, к тому и ластишься. А что всю жизнь на тебя мать горбатилась, все тебе отдала, ВСЕ-это ты забыла, стоило чуток тебя против шерстки погладить! Сволочь ты, больше никто! –сплюнула бабушка.
Я же сверлила пол, затуманенным слезами, взглядом, не в силах поднять глаза. В этих словах не было ни грамма правды, но все равно больно и обидно. Так это несправедливо, так унизительно! Неужели я действительно заслужила все это?
-И не надо тут передо мной крокодильи слезы лить! Откуда приехала, туда и шуруй!
-Я пошурую, не волнуйся!- огрызнулась я сквозь слезы, - Ты только скажи, где мама проходит реабилитацию, и счет свой напиши, деньги перечислю.
-Пошла вон отсюда! Благодетельница тоже выискалась! И к матери не смей соваться, только успокоилась она бедная. Ей сейчас покой нужен, а не на тебя - срамоту, смотреть. И деньги свои запихай в то место, которым их заработала! - прокричала бабушка, отталкивая меня от двери, собираясь ее захлопнуть, но во мне откуда-то взялись силы, и я не позволила это сделать. Вцепилась мертвой хваткой и закричала, надрывно, давясь слезами:
-Что ты несешь?! Кто я, по-твоему? Ты что, совсем?
-Подстилка – вот ты кто! И мразь последняя раз на какой-то хрен зажранный семью променяла. Убирайся отсюда, чтобы глаза тебя мои не видели! – прорычала бабушка и, толкнув меня, захлопнула дверь.
Я же заорала. Вот так на весь подъезд. Подскочила, заколотила руками по двери, разбивая костяшки, пинала ее, крича какие-то ругательства, пока не захлебнулась рыданиями. И словно по щелчку вся эта ярость улетучилась, осталась только опустошенность и бессилие. Сползаю по стене, утыкаюсь в колени и реву.
Не знаю, сколько я так сидела. Что-то во мне надломилось в очередной раз. Ощущаю себя так, словно я убитая бабочка, распятая на кусочке бархата. Красивая, но не способная противостоять хоть чему-то в этом мире. Каждый так и норовит поймать, и прикрываясь благими намерениями, оборвать крылья.
Встаю, голова кружится, как у пьяной, в висках стучит. Выхожу на улицу, бреду некоторое время по дороге, пытаясь, успокоится. Но не получается, сцена словно на «репите»- прокручивается раз за разом, травя душу. Вот ответьте мне, что я такого сделала? Дело во мне или родственники у меня ку-ку? Ладно, я согласна, встречаться с сорокалетним мужчиной – это не то, чего желают для своего ребенка. Но если уже так случилось, неужели стоит устраивать подобное представление? Чего ради? Чтобы я что-то поняла? Так и без них мне все предельно ясно. Но если люблю я его, если без него зашиваюсь, если он - биение моего сердца, что мне теперь сделать? Вырвать его к чертям что ли? А как жить-то тогда? Как жить мне без него, если он все, абсолютно все для меня?
Да и почему я должна это делать? Немаленькая уже, с какой стати они будут лезть ? Пусть идут к черту со своими претензиями! Единственное в чем я перед ними виновата, так это в обмане, насчет учебы. Все остальное - это мое право!
Злость приводит меня в чувство, да и мороз ощутимо дает о себе знать. Лезу в сумку, чтобы достать телефон. Нужно вызвать такси, заселиться в какую-нибудь гостиницу, завтра узнать у тети Кати, где мама, съездить к ней, а там уже попросить Олега о помощи. Впрочем, мое месячное содержание вполне способно покрыть расходы за санаторий. Понимание этого несколько смущает, и становится неловко. Но эти мысли быстро отходят на второй план, а точнее вовсе исчезают из головы, стоит мне заметить в сумке разрез сбоку и отсутствие телефона и кошелька со всеми деньгами, кредитками.
Замираю, непонимающе глядя в пустую сумку, хлопаю тупо ресницами, надеясь, что это обман зрения, а потом принимаюсь лихорадочно перебирать оставшиеся в сумке вещи. Ищу, как чокнутая, понимая, что ни черта не найду, но все равно продолжаю, пока мой нервоз не достигает апогея. Отбрасываю с психу проклятую сумку, едва ли не топая ногами от бессилия, а потом на меня нападает истеричный смех.
Боже, это только со мной может такое приключится! Вечная лохушка! Суки, чтоб вы там подавились, уроды гребанные!
Хочется орать от этого дурдома вселенских масштабов. Похоже, меня решили доконать окончательно. П*здец! Просто гигансткий, долбанный П*ЗДЕЦ!
Что теперь делать? К бабушке не пойду, я лучше реально некоторыми местами начну подрабатывать. К бывшим подругам – тоже не вариант. Остается только один человек –Гладышев. Впрочем, только он у меня и есть. И только его номер я знаю наизусть. Думать о том, что Олег не ответит на звонок или какой нагоняй меня ждет в случае, если ответит, не хочу. Сейчас главное-позвонить, иначе я просто утону в истерике. Оказаться на улице без денег и телефона в двенадцать часов ночи и тридцатиградусный мороз – это я вам скажу фееричный расклад. Но я стараюсь не поддаваться панике, подавляю в себе страх и дурные мысли, и отправляюсь на поиски телефона в места, где в двенадцать ночи могут быть люди.
