– Так, ну-ка отдай трубку, немедленно! Иди, умойся, – раздался надо мной властный голос. Я, не глядя, передала трубку крестной и убежала в ванную, где меня захлестнула истерика. Я плакала навзрыд, выплескивая в слезах свое разочарование, обиды, боль, страх, и сожаление – такого наговорила маме. Мне не хотелось ее обижать и бить по самому больному. Было очень плохо. Просто невыносимо. Наверно, я бы во всем призналась маме, если бы не тетя Катя. Месяц бесконечного вранья и напряжения вымотали меня. К такому я не была готова, а потому психологически не выдерживала. Хотя кому вру? Для признания у меня кишка тонка.
Не знаю, сколько я просидела в ванной, жалея себя, но успокоившись, поняла, что тетя Катя закончила разговор с мамой. Мне было стыдно за свои слова, а потому выходить из своего убежища не хотелось. Как я посмотрю крестной в глаза, как оправдаю свою вспышку, учитывая все обстоятельства? Но выбора не было. Набравшись смелости, потихонечку открыла дверь и, осторожно ступая, вернулась в зал. Тетя Катя сидела в кресле, попивая вино. Увидев меня, застывшую на пороге, слегка склонила голову набок, сделала небольшой глоток и спокойно спросила:
– Что случилось?
Я молчала, опустив голову вниз.
– Ян, ты завязывай из себя невинную овечку корчить, тебе не идет.
Господи, они что, сегодня все сговорились?
Я резко подняла голову и с вызовом посмотрела на тетю.
– А так идет? – иронично поинтересовалась я.
– Ой, ну вы посмотрите на нее, Звезда Звездовна Звездецкая! Передо мной характер не надо показывать, дорогуша. Ты его лучше в другом месте проявляй, да смотри, чтобы крылышки не пообломали, – съязвила она.
Я же прикусила губу, чтобы сдержать предательскую дрожь. Краска прилила к щекам. Все сказанное было абсолютной правдой. Коротко мое поведение можно было охарактеризовать так: «С родными Лев Толстой, а с другими х** простой!». Сил не осталось даже на злость или обиду. Я просто села в кресло и невидящим взглядом уставилась в одну точку за спиной тети Кати. Некоторое время крестная молчала, я чувствовала ее взгляд на себе. Затем послышался тяжелый вздох. Она встала и подошла ко мне, села на корточки и убрала прядь волос, прилипшую к мокрой щеке. Я вздрогнула от ее прикосновения, хотела отстраниться, но она не позволила. Притянула меня к себе, крепко обняла. И меня прорвало: я со слезами рассказывала о сегодняшнем дне, обо всех неудачах, унижении, даже о мужике, обозвавшем меня безмозглой овечкой. Тетя Катя успокаивала меня, предлагала подыскать другую работу, но я понимала, что везде свои трудности, а если я буду постоянно от них убегать, то так и останусь на низшей ступени социальной лестницы. Я – спортсменка, с детства адаптирована к борьбе. Воля к победе у меня сильная. Я упряма и гордости мне не занимать. Пусть звучит смешно, но черт возьми, этот город я покорю не мытьем, так катаньем. Немного придя в себя, я отрицательно покачала головой.
– Тогда, Януль, нужно собраться и начать работать в полную силу. Ты можешь мечтать о чем угодно, но не нужно забывать о реальности. Чтобы достичь цели, нужно быть лучшей там, где ты сейчас. Это поможет перейти на другой уровень. Привыкай немного гасить свои желания. Залог успеха в стремлении и работе над собой, а не в мечтах о лучшей доле. Выполняй свою работу безупречно: улыбайся, будь вежливой и услужливой.
– Я не собираюсь лизать задницу этим уродам!
– А это твоя работа. Свои обязанности надо четко понимать. Если ты настолько гордая, то иди в другое место. Только поверь мне, пока ты никто, тебе все равно придется «лизать задницу». Просто запомни: входя в ресторан, ты уже не Яна Токарева, а просто официантка. От тебя ждут улыбок, предупредительности и не навязчивости.
– От того, что я буду бегать за этими свиньями, моя жизнь не станет лучше, – огрызнулась я.
– Не станет, – согласилась тетя Катя, – Но ты привыкнешь выполнять свою работу без эмоций, как машина, что сведет ошибки и промахи к минимуму, а следовательно, повысит твой доход. Ты тут недавно обвинила мать в гордости ненужной. Хочу заметить, сама недалеко ушла. Подумай, чего ты хочешь. А потом реши, как тебе себя вести дальше. И самое главное, позвони матери.
Я кивнула, крестная поднялась, поцеловала меня в макушку и, прихватив бокал, оставила одну.
Я же пребывала в состоянии отрешенности и глубокой задумчивости, хотя мыслей ноль. Сидела себе, смотрела в окно. Мне звонила Лера, но я не хотела ни с кем разговаривать, даже с ней. Точнее сказать, с ней в особенности. Общение с мамой и Леркой стало для меня каторгой, потому что напоминало о неудачи. Я корила себя за малодушие и старалась не показывать, что мне в тягость их общество, но это правда. Можно было, конечно, не теребить себе душу и порвать отношения с Лерой, но это глупо и мерзко. Я еще не настолько мелочна и завистлива.
Ближе к ночи, окончательно успокоившись, позвонила маме и попросила прощение. Мама заверила меня, что все нормально, но я знала, как сильно ее обидела. Мне было стыдно за свое хамство. Импульсивность – мое проклятие. Нужно как-то с ней бороться, но вот только как?
Последующие дни прошли спокойно. Я обдумала все слова, что сказала мне тетя Катя и согласилась с ней. Действительно, не стоит смешивать работу и личное. Я должна зарабатывать деньги, а не показывать свое я. Только вот на деле это оказалось сложнее, чем представлялось.
Люди в Москве радужностью не отличаются. Хмурые, раздраженные, с пафосными выражениями лиц, вечно куда-то спешащие и требующие свой заказ немедленно. Они убойными дозами закачивали в меня негатив ко всему миру. Но в какой-то момент я начала их понимать. В этой бесконечной битве за материальные средства мы-мелкие рыбешки огребаем больше всех, а получаем меньше остальных. Наверно, мы и должны быть злыми, недовольными жизнью, если не научились довольствоваться тем, что имеем. Единственное, чего я не понимала – чем недовольны богатеи? Ладно, среднячок, у них есть причины, но эти-то с чего бесятся? Наверно, правильно говорят – с жиру.
Но все это размышления о том, что меня интересовать не должно. В такие моменты я вновь напоминала себе, что пришла на работу за деньгами, и именно на их заработке нужно было сконцентрироваться. Такую задачу я поставила себе. Поэтому со всем присущим мне энтузиазмом кинулась ее выполнять. Улыбка не сходила с моих губ: вежливая, приторная, до невозможности предупредительная.
Каждое утро я натягивала безликую маску на лицо и отключала эмоции – это требовало огромных усилий, но у меня получалось. И хорошие чаевые не заставили себя ждать. В какой-то момент мне даже понравилось. Я начала общаться с посетителями, на меня стали обращать внимание многие мужчины, несмотря на то, что наша униформа представляла из себя нечто ужасное: темно-коричневая рубашка, которая должна была быть застегнута под самое горло, черные брюки и сверху фартук до щиколоток в тон рубашки. Также устав о дресс-коде гласил: никаких длинных ногтей, яркого лака, украшений и распущенных волос. Допускался дневной макияж. И на том спасибо, хоть можно было замаскировать тональным кремом веснушки на носу, которые ужасно раздражали. Впрочем, внешний вид меня не особо волновал. Некоторым женщинам я даже в уродском прикиде не нравилась, а мне это было невыгодно. Мужское внимание, безусловно, поднимало самооценку, но чаевые были важнее.
