И я его не понимаю, просто отказываюсь после этой странной недели, что мы пережили. Наверное, лучше бы он никогда не показывал мне, что может быть другим, не заставлял чувствовать себя любимой. Потому что раз попробовав, я больше не согласна на меньшее. Как писал Ремарк : «Дай женщине пожить несколько дней такой жизнью, какую обычно ты ей предложить не можешь, и наверняка потеряешь её. Она попытается обрести эту жизнь вновь, но уже с кем-нибудь другим». Я не хотела с другим, но и с ним-больше не хочу так, как раньше.
-Не могу,- твердо и без колебаний отрезает он.
-Почему?- отчаянно, всматриваясь в такое любимое и такое чужое в эту минуту лицо.
-Смысла не вижу, -пожимает плечами, а у меня кончаются все слова. Боль достигает такого предела, что хочется умереть.
-Ты ведь для себя давно все решил, да?- шепчу, вдруг ослепленная догадкой. И когда он отводит взгляд, у меня вырывается смешок.
-Ненавижу тебя! – шепчу, словно сама себе.
- Мне жаль, Ян! Наши отношения изначально были ошибкой и ….
-Замолчи, - цежу, закрывая уши. Меня трясет от накатывающей боли и отчаянья, - Уходи, Гладышев. Уходи, сейчас же! Уходи, если тебе плевать, что ради тебя билось мое сердце, что я жила ради тебя и готова была на все. И это не просто красивые слова, это чистейшая правда. Тебе лишь стоило щелкнуть пальцами. Потому, что я любила тебя, Гладышев, и люблю так, как любят в жизни только раз. И ты этот «раз» профукал. Пусть для тебя я и одна из многих, но сомневаюсь, что найдется еще такая дура, которая полюбит тебя со всеми твоими задвигами. А я…да, я - та дура, Олеженька, у которой счастье тобой начиналось и тобой же закончилось. Поэтому уходи, Гладышев, пока эта дура во мне не начала умолять об обратном.- мой голос срывается, и я замолкаю.
Мы смотрим друг на друга в последний раз, ему нечего мне сказать, а мне…Мне хочется кричать: Смотри! Смотри, что ты со мной сделал! Смотри в эти потухшие глаза, когда –то сиявшие мириадами звезд, смотри на эти искусанный до крови губы, в попытках сдержать слезы причиной, которых всегда был ТЫ! Смотри на осколки сердца, которое ты разбил, а ведь оно лишь для тебя одного билось. Только для тебя! Хотя, это уже неважно. Теперь уже все неважно. Просто смотри, ибо нам больше нечего друг другу сказать, ибо ничего больше не осталось, кроме киношного «прощай!».
Но никогда я тебя не прощу, Гладышев! Никогда!- шепчу, глядя ему вслед, изо всех сил сдерживая себя, чтобы не зареветь, чтобы не сорваться и не побежать за ним.
Нельзя! Нельзя, нельзя, нельзя! – как мантру повторяю, впиваясь ногтями в ладони, пытаясь болью отрезвить себя. Запиваю горечь потери остывшим кофе, но становится еще поганей.
Терпи, Яночка, терпи! Ты же сильная девочка, терпи. И не плачь, только не плачь! Тебе нельзя, иначе на коленях за ним поползешь, умоляя, чтобы вернулся. А это уже дно, апофеоз твоего унижения.
Лучше уж потерять его, вырвать с корнем, чем день за днем медленно умирать, агонизируя. Пусть будет больно, пусть невыносимо, но только так - через страдания обретается покой и счастье. И ты будешь счастливой, будешь. И однажды поймешь, что эти хождения по мукам были не зря. Только потерпи, немного потерпи. И ты забудешь, слышишь?! Забудешь.
Да, забуду. Только сейчас нужно отвлечься, чтобы не плакать.
Достаю лихорадочно телефон и ищу номер Пластинина, поскольку только он может помочь с залом. А мне срочно, во что бы то ни стало нужно попасть на тренировку. Только так смогу отвлечься, иначе утону в слезах. А плакать нельзя, никак нельзя…
