Я никогда не применял к женщине физическую силу, даже с Ленкой, хотя выводила она меня тоже будь здоров, но с этой курицей на конструктивный диалог рассчитывать не приходится. Хотя после того, что она сделала, пора бы ей преподать урок. Женщины ведь хотят равноправия. Ну, ради Бога – кровь за кровь, что как говорится. А то как-то интересно получается; где выгодно, дамы эмансипированы, а где нет, так сразу одна откоряка « ну, я же женщина». Считает ,что может ударить меня и отделаться легким испугом? Я ведь будучи «настоящим мужчиной» - какое однако удобное понятие, приспособленное под бабские нужды. Так вот, будучи этим самым-НАСТОЯЩИМ мужчиной, на преимущество в виде силы не имею право, но ей на каком-то основании разрешается приложить меня со всей дури. Просто потому, что она же женщина. Нет, никакая она не женщина еще, а ребенок. Бестолковый, строптивый, испорченный ребенок. Ну, а коли так, то и действовать нужно методами соответствующими.
Блокирую ей рук, но Чайка тут же начинает активно работать ногами, пиная, куда придется. Шустрая сука!
Вся эта наша возня заводит, вызывая неконтролируемую агрессию на каком-то примитивно-первобытном уровне. Но мне все это порядком надоело.
Толкнув ее на кровать, усаживаюсь сверху, заламываю руки за спину, чтобы она уже угомонилась и перестала орать. Ее крики слух резали, доводя до белого каления, а уж что она кричала-даже повторять не хочется, я такие матерки за свою жизнь не слышал. Колхозница! Связался же на свою голову с быдлячной девкой! Пора бы ее научить манерам.
В моей голове вдруг рождается абсолютно идиотская идея, но, тем не менее, мне она нравится. Сместившись чуть ниже, продолжаю удерживать Чайку одной рукой, а второй начинаю стаскивать с нее спортивные штаны, отчего она пораженно застывает, облегчая мне задачу. Но как только перед глазами предстает сексуальная попка, упакованная в кружевные трусики все мысли вылетают из головы, завожусь с пол-оборота, и не контролируя себя протягиваю руку, чтобы сжать упругую ягодицу, но девчонка начинает дергаться, чем остужает мой пыл.
-Отпусти меня извращенец гребанный! Трахай свою женушку!- выдает она какую-то чушь, в которую я уже даже не вслушиваюсь, заведенный до предела. И все же «извращенец» и «трахай» вызывают азартное предвкушение, но сначала….
Заношу руку и с размаху, не жалея и не делая поблажек, опускаю со звонким шлепком, вырывая у Чайки оглушительный крик.
-Ты что, чокнулся? – выдыхает она в бешенстве.
-Нет, чокнулась у нас ты, когда устроила шоу в Де Марко. Это за пролитый кофе, девочка! А это…- вновь ударяю с той же силой, -За то, что посмела ударить, а это…
-Ты совсем спятил?! Я тебе не ребенок! – кричит она в слезах.
-Не-ет, ты именно ребенок! И если тебя не воспитала мамочка, как следует, то я восполню пробелы. – цежу, ударяя в очередной раз.
-Ублюдок!-шепчет обессиленно, понимая, что попытки вырваться бесполезны.
-Лучше придержи язык, иначе сидеть на жопе ты точно не сможешь, - предупреждаю холодно, хотя самого трясет от бешенства.
Еще огрызается сучка!
Зверею, вспоминая все, что она натворила. В штанах до сих пор жжет, возможно, следовало бы обратиться к врачу, но месть приоритетнее и с этой дурочкой ее лучше подавать в горячем виде. До «холодной» она еще не доросла!
Припечатываю ее к кровати, удерживая одновременно руки и хлещу раскаленной ладонью по заднице , оставляя красные, воспаленные следы пальцев на нежной коже, озвучивая за какие-такие заслуги. Чайка больше не сопротивляется, молча переносит наказание и эта покорность раздражала еще больше, потому что заставляла чувствовать себя каким-то чудовищем. Вновь заношу руку, чтобы ударить, Янка вздрагивает, но не издает больше ни звука. Уткнувшись в матрас лицом, дрожит, вцепившись побелевшими пальчиками в простынь. И у меня не хватает духу снова причинить ей боль. Смотрю на нее сжавшуюся в комок, и внутри что-то сжимается от этой картины. Придурок я, конченный придурок! Но вот что мне с этой дурехой делать? Чувствую себя натуральным мудаком, каким –то животным. Хочется прижать ее к себе, стереть с прекрасного лица слезы и извинится за этот жестокий бред. Целовать каждый сантиметр ее воспаленной, наверняка горящей кожи, пытаясь губами унять боль. Но я однозначно не дам слабину, иначе какой смысл был во всей этой экзекуции. Хотя сомневаюсь, что он вообще был…Но главное, ей этого не показывать, а то девочка тут же присядет на шею и ноги свесит.
Поднимаюсь и невозмутимо, хотя эта невозмутимость дается с огромным трудом, произношу, садясь в кресло напротив кровати;
-Ну, а теперь, объяснись милая, по какому поводу цирк.
Янка медленно встает, неловко как-то, скованно. На меня не смотрит и кажется, даже не слышит, погруженная в себя. Лихорадочно натягивает штаны. Подбородок дрожит от сдерживаемых слез, губы искусаны в кровь, взгляд расфокусирован, мечется по полу. Она начинает делать вид, что слишком занята, собирая раскиданные вещи. Пытается показать мне, что ей плевать, но играть еще не научилась и вместо того, чтобы казаться гордой, выглядит жалко. Хотя это я жалок, что довел девчонку до такого состояния. Морщусь, наблюдая за ее суетой на грани истерики, злюсь на самого себя, не в силах смотреть на ее потуги сохранить подобие достоинства, когда это я должен стыдится, а не она. И эта мысль вновь вызывает раздражение, которое я конечно же выплеснул на нее.
-Ты что, язык проглотила?! Прекращай возню и отвечай на вопрос! – рычу, мысленно коря себя за резкость и излишнюю жесткость. Но надо же как-то приводить ее в чувство.
Чайка вздрогнула, но тут же обожгла меня бешеным взглядом.
Я довольно или скорее облегченно усмехнулся. Сработало. Узнаю мою девочку.
-Пошел на хрен, ты-убогий мужичонка! Хотя тебя даже мужчиной после этого язык не поворачивается назвать. Ты мне противен. –выплевывает она, придя окончательно в себя. Ее тирада меня искренни забавляет.
-Да что ты говоришь?! Не провоцируй меня, малыш, я ведь могу не сдержаться и мы проверим, насколько тебе «противен» «убогий мужичонка» в моем лице и насколько я «мужчина».
Янка вызывающе усмехнулась и покачав головой, подошла ближе и наклонившись ,с каким-то превосходством предупредила;
-Нет, Гладышев, это лучше тебе не провоцировать меня, если не хочешь, чтобы твоя благоверная узнала, какой ты кобель.
Пытаюсь понять, о чем речь, но как не стараюсь, не доходит.
-Что за муть ты несешь?
-О, пожалуйста, прекрати! - морщится она, - Я все видела!
Втягиваю с шумом воздух, начиная в очередной раз, заводится.
-Что ты видела?- спрашиваю спокойно, едва сдерживая раздражение.
Чайка качает головой с улыбкой, а в глазах блестят слезы.
-Я видела, Олег, все видела! – повторяет она дрожащим голосом, а потом шепотом спрашивает с таким обличением и осуждением, что мне не по себе, хоть я и не понимаю ни хрена. Ее тихий голос звучит громче крика. – Как вы можете так?! Мужчины… Как у вас так получается? Без сожалений, без стыда, без совести…В пять Алена, в шесть Даша, а после семи «Прости, так много работы, устал. Что на ужин?». Она, наверное, с тобой с самого начала, да? С тобой тем, где у тебя за душой ни хрена, кроме этой самой души. Ну, ладно я… Кто я? Игрушка, развлечение-что еще ужаснее. Знаешь, можно оправдать и понять, наверное, если бы ты любил меня. Но предавать женщину, которая с тобой от начала до конца, женщину, которая делит с тобой эту жизнь пополам, которая с тобой будет нянчить внуков…предавать, просто потому, что тебе скучно…Это так омерзительно. Как ты можешь так, скажи? Я не понимаю…Неужели у тебя там –внутри, не скребет, неужели ничего не чувствуешь, когда со мной, зная, что тебя жена и ребенок ждут?
