– А ты и поплыла, – съязвила тетя Катя.
– Поплыла, – подтвердила я весело, зная, что крёстная больше для вида бурчит.
– И что теперь? Борщи будешь ему варить да ножки барские целовать, что соблаговолил спустя столько лет простить тебя окаянную?
Я тяжело вздыхаю. Эта песня мне хорошо известна. Крёстную до трясучки бесили мои сопли по этому «расчетливому, прип*зднутому на всю голову, высокомерному мудаку». Несмотря ни на что, тетя Катя Гладышева не жаловала. Её не волновало, что он вытащил меня из тюрьмы и помог с карьерой. Для неё было показательно то, что он вышвырнул меня голую на улицу, подорвав мое здоровье, периодически поднимал руку и вообще не заморачивался в отношении меня. Как она говорила: «Подвиг ради тебя он совершает единожды в жизни, а вот колотить и ноги вытирать будет чуть что.». Конечно, я с ней была не согласна, она не знала многих нюансов, а потому сказала:
– Буду, теть Кать, и борщи варить, и ноги целовать, и всё, что попросит – буду.
– Ой, Янка… – вздохнула она тяжело. – Вот оно тебе надо? Живешь себе припеваючи и живи дальше. Деньги, слава, мужики – всё у твоих ног. Сама себе хозяйка: хочешь халву ешь, хочешь – пряники. А Гладышев твой… Сама знаешь: он же начнёт всё контролировать, везде лезть, указывать, жизни учить. Еще наверняка скажет дома сидеть, чтоб репутацию ему не подрывала своими вихляниями на сцене. Зачем тебе это, я не понимаю? – воззрилась она на меня с таким видом, словно я невменяемая какая-то. Может, и правда невменяемая, но ничего не могу с собой поделать, как уже говорила, люблю просто – вот и все причины. Только объяснять это крёстной не было никакого смысла. Она человек рациональный, не поймёт, поэтому лишь пожимаю плечами и шутливо заявляю:
– Замуж хочу за олигарха.
– Господи, – закатывает она глаза. – Ир, ты хоть образумь свою дочь. Чего молчишь?
– А что мне сказать? – с невозмутимой улыбкой отзывается мама. – Она сама знает, как ей поступить. Да и я поддерживаю. Сколько можно друг другу душу травить? Не проходит у них с годами. А раз даёт жизнь шанс на счастье, надо его использовать.
– Чё же ты сама-то этими шансами не пользуешься? – вдруг набросилась на неё крёстная, я же удивленно вскинула бровь. Это ещё что значит?
– Отвяжись, – смутившись, отмахнулась мама, заинтриговав меня еще больше.
– Я что-то пропустила? – уточняю осторожно.
– Да ничего…– начала было мама, но тётя Катя тут же её перебила.
– Пропустила –пропустила.
– Катя! –покраснев, цыкнула мама, мне же стало смешно, глядя на их препирания.
– Так, рассказывайте! – потребовала я.
– Да нечего рассказывать. Друг твоего Гладышева – Дмитрий пригласил меня поужинать, я отказалась – вот и вся история, – коротко обрисовала мама, потупив взволнованный взгляд.
Я же, обалдев, лупила во все глаза. Вот это поворотик! Вторников, считающий женщин старше двадцати четырех старухами, меняющий их, как перчатки, вдруг подкатил к моей маме? Сюр какой-то.
И я уже собиралась озвучить свои мысли, как вдруг взглянула на маму и застыла, словно впервые увидев. Передо мной была невероятно – красивая, яркая женщина, которую годы спокойной и беззаботной жизни только украсили: она расцвела и засияла, получив первоклассный уход и возможность стильно одеваться, а потому не было ничего удивительного в том, что мужчины обращали на неё внимание. И честно, я бы не удивилась, если бы это был кто угодно, кроме Вторникова. Ну, не укладывался у меня в голове этот… плейбой рядом с моей мамой. Но с другой стороны, а почему, собственно, нет? Ну, и что, что маме сорок семь? Двадцатилетние инстамодели тоже надоедают, если постоянно жрать их пачками. Возможно, Димка, наконец, повзрослел и решился на что-то серьёзное, а может, даже влюбился. В любом случае, почему бы маме не попробовать, хотя бы просто ради развлечения или скажем, для здоровья? Что ни говори, а Вторников мужик видный, с мозгами, в отличной форме, богатый и что не маловажно – с великолепным чувством юмора. Глупо от такого отказываться.
– Ну, и зря, развеялась бы, – высказалась я.
– Вот-вот, – поддержала меня тётя Катя, – а то уже и забыла, что такое быть женщиной. Всё то мамка, то бабка…
– Ну, ничего, ты у нас за двоих женщиной бываешь, – сыронизировала мама.
– И ты дурой за троих: такой мужик подкатил, а она…
– А я, к сожалению, в отличие от восемнадцатилетних студенток МГУ знаю, где нынче Сталинград, – любезно подсказала мамочка, выдавая тем самым свою неуверенность в себе. И я не могла винить её за это. Даже мне –двадцатипятилетней красавице непросто конкурировать со всеми этими оттюнингованными машинами по ублажению мужика.
– Вот я и говорю – дура! – поставила крестная нам обеим диагноз. – Он что, по-твоему, не видит, сколько тебе лет и не понимает, что это значит? Всё он, Ирочка, видит и понимает, иначе хрен бы куда позвал. Мужики, они не дураки: сначала оценивают, а потом уже предпринимают шаги. И если он пригласил тебя на ужин, значит, хочет именно ТЕБЯ с твоей уже неидеальной задницей, мимическими морщинками и статусом «бабушки», а не студентку МГУ. Так что не надо там у себя в голове накручивать чёрте что! Если мужику хочется двадцатилетку, то он и выбирает себе молодуху, а не сорока семилетнюю женщину, надеясь, что у неё окажется тело юной девы. Мужчины, конечно, идиоты, но всё же не до такой степени.
– Браво! Тебе можно смело проводить тренинги для женщин, – со смешком резюмировала я.
– Нет, я для этого слишком лояльна, – с улыбкой возразила тетя Катя. – А в таком деле надо придерживается жестких позиций типа как та психологша: зарабатывает мужик меньше пятидесяти тысяч в месяц – не имеет права размножаться или член меньше пятнадцати см – вообще не член, а то развели культ мужика: подавай им жопы-орехи, губы – вареники, титьки-арбузы…
Мы засмеялись, хотя на самом деле, всё сказанное было справедливо: как мы –женщины только себя не прокачиваем, чтобы быть востребованными на рынке сексуальных отношений, в то время, как мужики практически не заморачиваются, особенно, если деньги есть. Вот и думай после этого, кто тут на самом деле охотник, а кто – зверь.
– В общем, Ирка, ты не дуркуй больше, – подвела итог тетя Катя. – Зовут – иди.
– Обязательно, – закатив глаза, сыронизировала мама.
– Ловлю на слове, – пропела я, подмигнув крёстной.
– Не вздумай, ему что-нибудь сказать! – строго наказала мне мама.
– Не волнуйся, думаю, не придется, – заверила я её. Что-то мне подсказывало, что так просто Димочка не сдастся, не тот он тип, чтобы отказывать себе в чём-то, но вслух этого говорить, конечно же, не стала. Поживём – увидим, как говорится. Дальше разговор перешел к насущным проблемам, и мы с мамой выдохнули с облегчением.
Следующие три недели выдались крайне напряженными: выматывающая программа реабилитации, дача показаний в суде, давление со стороны прессы. Стервятники будто сорвались с цепи и следили за каждым моим шагом, поэтому мы с Гладышевым решили не давать пищу для разговоров и не пересекаться, пока шумиха не утихнет. Впрочем, он всё равно был настолько занят, что вырваться к нам с Сашкой у него при всём желании не получалось, так что мы довольствовались видеосвязью.
