Боже, помоги… Я больше не могла. Мне было его мало. Дрожащими руками потянулась к ремню на его брюках, и расстегнув, вытащила полы испорченной рубашки. Едва пуговицы поддавались моим непослушным пальцам, я тут же прикладывалась к обнажившимся местам губами, скользила языком по его коже, кайфуя от чуть солоноватого привкуса, от него всего такого…
Склонённый надо мной. В полурасстёгнутой рубашке, растрёпанный и возбужденный, он выглядел просто невероятно, неповторимо. От него даже пахло по-особенному – так, как не будет пахнуть ни от одного мужчины на свете. Он пах моим счастьем.
И я слизывала это счастье, продвигаясь все ниже и ниже, не замечая даже, как он прекратил ласкать меня и откинулся на сидение, позволяя делать с собой всё, что моей душе угодно. А ей было угодно всё и сразу, поэтому я просто продолжила скользить губами вниз, встав на колени между его ног.
Кровь бурлила от сумасшедшего желания и предвкушения, сердце отбойным молотком долбило по ребрам, грозя, разхреначить их изнутри. Я не верила, что это он, поэтому каждую секунду возвращалась взглядом к его лицу, и замирала загипнотизированная этим, ничем не прикрытым наслаждением в каждой черте: в пьяных, горящих глазах, в темно-алых, плотно-сжатых губах, в прерывистом дыхании… Я и забыла, как он красив, когда возбуждён.
– Что? – недоуменно выдохнул он охрипшим от желания голосом.
– Любуюсь, – улыбнувшись, шепотом призналась я.
Гладышев усмехнулся, погладив меня по щеке и мазнув большим пальцем по нижней губе, проникновенно произнёс:
– Хочу твой ротик.
Меня это желание ничуть не смутило и уж тем более, не возмутило. Я только сейчас осознала, что хочу того же. Хочу вспомнить, какой он на вкус. Поэтому коротко поцеловав его ладонь, без лишних слов расстегнула ширинку и высвободила налитой кровью член. Гладышев приспустил штаны, чтобы мне было легче и замерев, тяжело сглотнул, когда я чувственно провела языком по своей ладони, смачивая её слюной и глядя ему в глаза, плотно обхватила его ствол, начав медленно, и умело двигать рукой, целуя подтянутый живот, обводя пальцами тонкий рельеф напряжённых мышц.
И реакция не заставила себя ждать. Гладышев с шумом втянул воздух и зарывшись пальцами в мои волосы, закрыл от наслаждения глаза, откидываясь на сидении.
Глядя, как он кайфует, мой рот наполнялся слюной и устав её сглатывать, я обхватила упругую головку губами и потекла от пронзившего меня возбуждения, и удовольствия, балдея от его вкуса и несдержанного стона.
Всё-таки я дура: надо было сделать ему минет в первый же день, как очнулась.
Вот так. Медленно. Сначала языком от самого основания до кончика, а потом мягко опуститься снова.
Чтобы прямо до основания горла. До хрипа. До боли в челюсти. Туго сглатывая с его членом во рту и касаясь кончиком носа его твёрдого живота. Чтобы слюна текла по стволу, как я от каждого Гладышевского стона. Чтобы он чуть подрагивал внутри, касаясь зубов и скользя по языку налившимся желанием.
Чтобы вцепился в волосы сильнее и толкался вот так: мягко, но требовательно. Чтобы не спрашивая разрешения, кончил прямо в рот, густо и терпко, заполняя собой. И после всего уронить лицо ему на живот, вдыхая его запах после оргазма. Чтобы не смотря на неудовлетворенное желание, пульсирующее в каждой клетке, ощущать себя самой счастливой на свете.
Но насладиться этим счастьем в полной мере мне не позволяют, Гладышев поднимает с колен и впивается одичалым поцелуем в мои губы, слизывая свой вкус.
– Дай мне пару минут, – шепчет он. Но я не хочу столько ждать, хочу сейчас.
Поэтому прикусив губу, сажусь на сидение напротив и медленно приподняв юбку до резинки чулок, развожу ноги, а после, бесстыдно скользнув ручкой в трусики, начинаю ласкать себя, неотрывно глядя в его темнеющие глаза. И да, Гладышев тут же заводиться.
Смотрит жадно, лихорадочно, похотливо, как я изгибаюсь на сидении от наслаждения, но, тем не менее, не спешит останавливать. Только, когда я подхожу к самому краю, перехватывает мою руку и поманив к себе, усаживает верхом.
– Ты, сводишь меня с ума, малыш, – выдыхает, входя в меня на всю длину, отчего мы в унисон стонем, захлебнувшись острым наслаждением и непередаваемым чувством, от которого внутри всё сжимается и на глаза наворачиваются слезы. Потому что это был он – мой единственный, любимый мужчина. Мужчина, о котором я мечтала столько лет, которого представляла на месте другого, которого желала, как никого и ничего в своей жизни.
От осознания этого можно было сойти с ума. И я сходила на пару с Гладышевым. Стонала, умирая от каждого толчка, покрывала любимое лицо короткими поцелуями и плакала, не замечая слез.
Было жутко неудобно, жарко и больно, но это всё не имело значения, кроме прожигающих меня, насквозь любимых глаз; сжимающих ягодицы, родных рук, и дарящего абсолютно сумасшедшее удовольствие, идеального для меня члена.
Нам потребовалось немного времени, чтобы прийти к финишу. Но боже, что это был за оргазм! Наверное, у водителя заложило уши от моего крика и кончилось терпение, потому что в салоне заиграла музыка. Кончали мы под Pink Floyd и их «Ещё один кирпич в стене», естественно, это не могло не повеселить, поэтому у нас с Гладышевым, как только мы пришли в себя, началась хохмическая истерика, особенно, когда дети заголосили своё:
« Hey, Teacher, leave those kids alone!
All in all you're just another brick in the wall.»
– Слушай, а это прикольно, – объявила я, подвигавшись взад-вперед.
– Что? Трахаться под Pink Floyd? – насмешливо уточнил Гладышев, похлопав меня по попке.
– Нет, смеяться, когда ты внутри, Олеженька, – подмигнув, чмокнула я его и со стоном сползла на соседнее сидение, кое-как собирая ноги в кучу. – Кошмар. Для чего делают эти машины? Не повернуться –не развернуться, я все колени отбила. Еще и класс люкс называется!
– Ну, уж точно не для того, чтобы ты упражнялась в верховой езде, – с усмешкой замечает Гладышев, натягивая трусы со штанами.
– За такие космические деньги, могли бы и «верховую езду» учесть, – пробурчала я и стянув трусики, попыталась ими хоть чуть-чуть убрать влагу между ног, но они уже были мокрыми насквозь. – У тебя нет влажных салфеток?
– Нет.
– Блин, сейчас же всё потечет…
– Ну, хочешь, могу у водителя спросить? – предложил он со смешком, наблюдая за моими потугами.
– Не вздумай! Я теперь вообще не знаю, как буду ему в глаза смотреть.
– Нашла о чём переживать, – закатил он глаза, а потом отправил меня в нокаут. – Он и не такое видел и слышал.
– И что это значит? – охренев, вскинула я бровь, засунув трусики в сумочку.
– Да не в том смысле, – чертыхнувшись, тут же заверил Гладышев. – Работал он раньше у одних извращенцев.
– Неужели? А всё-таки что эта баба делала за твоим столом?
