– А вот и наш папа, – заметив меня, объявляет она с улыбкой.
– Привет, сынок, – улыбнувшись, ложусь рядом с Чайкой, любуясь нашим зайчонком. Загорелый, с россыпью веснушек на точенном носике, и наливными щечками, он был таким хорошеньким и похожим на Янку, что я не мог на него смотреть, чтобы не щемило в груди. Все эти шесть лет я любил в нём каждую её черту, но держал свои чувства на привязи. И теперь они захлестывали.
– Привет, пап, а мы с бабушкой уже собрали вещи, – протараторил он с энтузиазмом. – А можно Пеппи взять? А то ей одной будет грустно, и она обидеться.
– Сынок… – начал было я, но тут же получил тычок от Янки. – Что? – покосился я на неё.
– Не будь занудой, – шепчет она.
– Занудой? – хохотнул я и прикрыв динамик, прошептал. – Ты знаешь, что последний визит этой тявкалки обошелся мне в полтора лимона? Она погрызла мои туфли ручной работы от Амадео Тестони и испортила обивку антикварных кресел. Я просто выкинул четыреста пятьдесят тысяч в никуда. Их теперь не продашь, ни хера…
– Гладышев, тебе что важней какая-то рухлядь, которую пропердела чья-то важная задница или счастье твоего ребенка? – выдала она в своём стиле, вызывая у меня приступ неудержимого хохота.
– Эта рухлядь, которую пропердела чья-то важная задница – отличное вложение, чтоб ты знала. И если «счастье» нашего сына будет каждый раз обходиться мне в такую сумму, то боюсь, мы по миру пойдем, – просмеявшись, все же нашелся я с ответом.
– Ой, не обеднеешь. Всё хоть не зря будешь двадцать четыре на семь торчать на своей работе, – бесцеремонно отмахнулась он и убрав мою руку с динамика, объявила, отправляя меня в нокаут. – Сынок, мы с папой посоветовались и решили, что Пеппи тоже должна быть с нами на Новый год. Только тебе нужно будет за ней очень хорошо следить, чтобы она не пакостила, хорошо?
– Хорошо, я буду очень-очень следить, мамочка, – пообещал он со всей искренностью, и так у него глазенки радостно засверкали, что я не смог ничего возразить. Ну, вот как этому маленькому чуду запретишь?
– Ты моя умочка, – просюсюкала нежно Янка.
– Ты у меня получишь, – процедил я ей на ушко, ущипнув за задницу, отчего она испуганно дернулась, а потом улыбнулась, и чмокнув меня в щеку, шепнула в ответ:
– Обязательно получу.
Мы еще около часа болтали с Сашкой. Обсуждали его приезд и предстоящий Новый год. Наш малыш был таким счастливым от того, что мы будем праздновать все вместе, что у меня в груди все застывало от чувства вины за то, что я столько лет лишал его всего этого. Его вопросы: «А мама тоже будет?», «А бабушка Ира будет?», «А снег будет?» разрывали мне душу. Повинуясь собственным желаниям, я всегда забирал его на Новый год к себе, и мы колесили на яхте вдоль берегов Пхукета. Я никогда не задумывался, что ему хочется традиционного Нового года: со снегом, ёлкой и дедом Морозом. И теперь было не по себе.
– Что такое? – заметив мое состояние, спросила Янка, когда мы закончили разговор.
– Просто думаю, какой я дурак, – раскинувшись на кровати, поделился я с невеселой усмешкой.
– Дурак, – подтверждает Янка, нависнув надо мной, но тут же, нежно коснувшись пальчиком моих губ, успокаивает. – Но главное, что вовремя одумался.
– Да.
– Все будет хорошо, любимый. Он еще маленький, мы все наверстаем, – заверяет она и помедлив, с тяжелым вздохом добавляет. – Во всяком случае, я очень хочу в это верить. Мне ведь тоже очень тяжело, даже гораздо тяжелее, чем тебе осознавать, что мать из меня вышла х*евая. А я ведь так ждала его, Олег. Я так за него боролась… Я ради того, чтобы сохранить беременность через такое прошла… – признается она с горечью, но тут же смахивает слезы и усмехнувшись, качает головой. – А по итогу амбиции опять взяли верх.
– Это не амбиции, малыш, а банальное желание реализовать себя в жизни – это нормально, особенно, в двадцать лет. Любая женщина на твоем месте сделала бы такой же выбор. В конце концов, идеальных родителей нет. Мы все в чем-то обделяем своих детей. Главное же, чтобы ребенок чувствовал, что родители его любят, не зависимо от того, сколько раз в неделю они видятся или что могут позволить купить. Наш ребенок любим, и он это чувствует, поэтому нам с тобой хоть и есть над чем поработать, но все же не стоит уж слишком себя казнить. Тебе, во всяком случае, точно. Я – другая песня.
– Ладно, тогда не кисни, начнем сразу, как поспим, – с энтузиазмом объявляет она. – Нужно по магазинам пройтись: купить украшения, подарки, ёлку нужно. Для детей надо аниматоров нанять, что еще… Надо список составить. Дел куча…
– О, давай только не сейчас, – со страдальческим стоном прошу я, представляя в красках всю эту суету.
– Лентяй, – смеется Янка, ласково прикусив мой подбородок. – Что хотела твоя моль? – скользнув губами по моей щеке, как бы между прочим интересуется она.
– Сообщить, что твой баран вовсю копает под меня, – скользнув руками под халат, обхватываю её упругую попку. Янка замирает, напрягаясь всем телом.
– Что ему нужно?
– Не забивай голову, – выдыхаю ей в шею, слегка прикусывая кожу, отчего у нее по телу пробегает дрожь.
– Олеж… – хочет она что-то сказать, но я не позволяю. Резко перевернувшись, подминаю её под себя и впиваюсь в сочные губы глубоким поцелуем. Она выгибается подо мной и чуть шире разводит бедра, позволяя мне устроиться между ними. Халат расходится, открывая потрясающий вид на её обнаженное тело. Отрываюсь от её губ, скольжу взглядом между полами халата, и кровь вскипает.
Чайка великолепна. Неудивительно, что Пронин закусил удила. Надо быть идиотом, чтобы без борьбы отпустить такую женщину.
Она была не просто красивой, она была ослепительной, с ума сводящей. Той, ради которой стоит рвать глотки, словно дикое, первобытное зверье.
И я не успокоюсь, пока этот г*ндон не поймёт, что она моя и всегда была только моей. Даже, когда под ним стонала, всё равно принадлежала мне. Каждым своим вздохом, каждой мыслью, каждым, бл*дь, чувством. Как и я принадлежал только ей. Сколько бы не пытался отрицать это и бежать от неё, каждый раз в каждой бабе искал её черты: её запах, её улыбку, звук её голоса и ни с чем несравнимый вкус. Я тыкался мордой в чужие ладони, словно заблудившийся, потерянный пёс, но так и не находил, потому что она такая одна. Специально для меня созданная: для моих рук, для моих губ, для каждого миллиметра моего тела и души. И сейчас скользя ладонями по её груди и глядя в замутненные страстью глаза с поволокой, убеждаюсь в этом вновь.
– Малыш… – шепчу, покрывая её шею жадными поцелуями, спускаясь все ниже и ниже. – Хочу тебя.
– А я тебя, – томно выдыхает она, выгибаясь навстречу моим губам. – В себе, – добавляет с тихим стоном, отчего меня будто двести двадцать прошибает насквозь. Член сводит, стоит только представить какая она нежная внутри, какая влажная…
Сжимаю её, ставшую еще полней после родов, грудь и начинаю играть языком с напряженными сосками. Она с шумом втягивает воздух и пытается снять с меня рубашку.
