Когда из спальни посыпались сочные выраженьица в адрес «тявкалки» и визг бедной собачонки, мы с Сашкой бросили наряжать елку и помчались узнавать, в чем дело. От открывшейся картины, я едва сдержалась, чтобы не начать ржать.
Гладышев красный, как рак от злости размахивал погрызанным тапком перед прижавшейся к полу, дрожащей собачонкой и крыл ее на чем свет. Потребовался весь вечер, чтобы успокоить его истерику по загубленному тапку. Чего мы с Сашкой только не наслушались, пока наряжали ёлку. Гладышев и ныл, и ныл, и бурчал, и бурчал, подсчитывая ущерб и потери. Оказывается, там целый миллион нервных клеток потерял бедный человек, а, следовательно, несколько минут жизни, не говоря уже о деньгах, на заработок которых он тоже убил столько-то нервных клеток, а, следовательно, и часов жизни. В общем, Гладышевскими молитвами милая собачка превратилась чуть ли не в убийцу и грозу человечества. И, пожалуй, над этим можно было бы посмеяться, если бы он не втирал сей бред на полном серьезе. Оставалось только надеяться, что это сказывались два бокала вина за ужином, иначе я не представляю, в какой дурдом его отправлять.
В общем, день у нас получился насыщенным и веселым, и не взирая на занудный вечер, засыпали мы довольные и счастливые. Оставшиеся деньки до Нового года прошли в таком же сумасшедшем ритме, но эта суета была только в радость. Единственное, что напрягало во всей этой беготне, так это то, что у нас с Гладышевым практически не оставалось времени и сил друг на друга, поэтому мы использовали любую возможность быть ближе: постоянно касались друг друга, ласкали взглядами, строчили глупые смс, вставали пораньше, чтобы успеть заняться сексом до того, как проснется Сашка, поскольку вечером нас хватало только на то, чтобы дотащиться до кровати и обнявшись, отрубиться в ту же секунду, почувствовав родной запах.
Тридцать первого, правда, мы и утром не смогли отвести душу. Встать пришлось раньше, чтобы проверить все приготовления. Несмотря на кучу помощников, мы освободились только к обеду. Олег уехал встречать Олесю и родителей, меня же ждал стилист.
Полдня надо мной колдовали и эффект был валящим с ног. Даже я, привыкшая к своим торжественным выходам, смотрела в зеркало во все глаза, не узнавая эту роскошную женщину в изумрудном платье в пол, балансирующую на грани элегантности и откровенности.
– Великолепно, – выдохнула я, с удовольствием отмечая, что платье подчеркнуло и мой пышный бюст и загорелые, тренированные ноги. Неяркий макияж и уложенные волной волосы завершили шикарный образ. Надев бриллиантовые серьги и серебристые туфли на шпильке, я еще раз оглядела себя в зеркале и оставшись довольной, отправилась на торжество.
Когда я приехала, все уже почти собрались, поэтому я сразу же попала в круговорот приветствий, поздравлений, объятий и восхищенных вздохов. Проверив все приготовления, детей, занятых с аниматорами, я, наконец, вернулась к гостям.
– А вот и моя красавица – невестка! – воскликнул уже изрядно повеселевший Александр Степанович и притянул меня в свои крепкие объятия, шепча. – Янка, ты что творишь?! Пожалела бы старика, у меня чуть инфаркт не случился от твоей красоты.
– Ой, уж не надо, – отмахнулась я. – После Веры Эдуардовны тебя уже ничем не проймешь.
– А тебе всегда удается, – заверил он с улыбкой и собирался что-то еще сказать, но тут подошла Вера Эдуардовна.
– Что, детка, утомил тебя этот престарелый Казанова? – подмигнув, расцеловала она меня в обе щеки.
– Прям, я уже привыкла.
– Ну, пойдем пошепчемся чуток, – потянула она меня к столу. Гладышев, улыбнувшись, махнул мне с другого конца и вернулся к разговору с Антроповым.
– Ну, как вы? – наполнив бокалы коньяком, поинтересовалась Вера Эдуардовна.
– Хорошо, – улыбнулась я счастливо и пригубила немного.
– Сыночек мой не дуркует?
– Пока еще не успел. Мы же весь месяц в суете, не до того было, – поделилась я.
– Ой, – вздохнула она и опрокинув в себя рюмку, поморщилась. – Значит, впереди еще цветочки.
– Может, пронесет, – не слишком веря в это, понадеялась я, на что Вера Эдуардовна хохотнула.
– Ага, держи карман шире, дорогая. Ты же знаешь Олега, – кивнула она в сторону нашего любимого «мальчика», смеющегося над какой-то шуткой. – И в какого такой замороченный получился? – поцокала она и наполнив бокалы еще раз, взглянула мне в глаза и попросила. – Ты только не бросай его, дурака, милая. Он же без тебя не живет совсем. Знаю, что бывает невыносимым, и тяжелым очень, но… Он тебя любит, очень любит.
– Я знаю, Вера Эдуардовна. Я его тоже больше жизни люблю. Какой бы не был и что бы ни делал, все равно люблю, – сжав ее руку, призналась я со слезами.
– Да ты моя девочка, – обняла она меня. – Как же я рада, что вы снова попробовали. Господи, я так переживала за вас! А теперь вот светитесь и на душе светло. Дай бог, чтобы все у вас было хорошо, чтобы вы все трудности рука об руку пережили!
Мы еще долго разговаривали, плакали, откровенничали. Гладышев за этой сменой эмоций наблюдал с недоумением и беспокойством, но как только порывался подойти, я отрицательно качала головой, чтобы не лез. Позже к нам подключились мама и тетя Катя, и постепенно разговор принял более легкий характер, да и мы изрядно захмелели, так что душа требовала праздника.
Наверное, я могла бы так встретить Новый год, ловя жаркие Гладышевские взгляды. Мне нравилась эта странная игра, но Олегу надоело просто жрать меня глазами и подойдя к нам, он без лишних слов увел меня в свою компанию.
– Чего ты там застряла? – усадив к себе на колени, недовольно спросил он, зарываясь носом в мои волосы.
– Болтали о жизни, – пожала я плечами и заключив его лицо в ладони, без всякого смущения крепко поцеловала. Гладышев, как ни странно, ответил да так, что сидящие рядом Антроповы неловко закашляли.
Нам стало смешно и понимающе взглянув друг другу в глаза, мы потихонечку прервали поцелуй.
– Как тебе мой наряд? – шепотом поинтересовалась я, ласково потеревшись попкой об его вставший член.
– А ты не чувствуешь? – насмешливо парирует он, скользнув ладонью в боковой разрез по моему бедру.
– Олеж, не наглей, – прикусив его губу, перехватила я его руку, когда он добрался до моих трусиков.
– Я чуть –чуть, – шепчет он искушающе, обдавая запахом алкоголя. И я понимаю, что он уже превысил допустимую норму и плохо соображает, что творит, поэтому надо брать дело в свои руки, что я и делаю.
Целую его мягко и аккуратно, чтобы никто не заметил, отстраняю его шаловливые руки, уже забравшиеся мне в трусики.
– Позже, любимый, – обещаю я и пересаживаюсь с его колен на рядом стоящий стул.
– Кто еще из нас зануда, – тянет Гладышев с кривой усмешкой и наполняя очередной бокал шампанским, возвращается к разговору с друзьями.
Я же, откинувшись на спинку стула, обвожу взглядом собравшихся и чувствую умиротворение и счастье, и благодарю Небо за этот прекрасный вечер, за каждого его участника: за мою мамочку, смущенную вниманием Димы, за тетю Катю, сосредоточенно слушающую сестру Олега, за Веру Эдуардовну с Александром Степановичем, о чем-то мило шепчущихся, за Кристинку с Мачабели, что-то с интересом обсуждающих, за Леську, кокетничающую со своим женихом, за счастливых Шуваловых, являющихся примером крепких отношений, и конечно же, за моего любимого мужчину, заливающегося пьяным смехом в кругу своих таких же окосевших друзей.
