– Отходчивый и в принципе адекватный, – спокойно пояснила она.
– Как думаешь, был бы он таким адекватным, если бы я не нашел на него управу?
– Не знаю, – пожала она плечами и тяжело вздохнув, призналась. – Я просто рада, что это все закончилось и больше не весит Дамокловым мечом.
– Тебе не о чем было волноваться, я бы сделал все, чтобы уберечь тебя, – взяв ее руку, тихо сказал я и коснулся губами ее нежной ладони.
– Знаю, – мягко улыбнулась она и погладила меня по щеке. – Я о себе и не волновалась.
От ее трогательной заботы в горле встал ком, и я улыбнулся в ответ, чувствуя, как нас, наконец, начинает отпускать: нет больше этого, звенящего в воздухе напряжения, нет злости, ревности, нет нарывающей боли. Есть только разливающиеся где-то под кожей тепло и нежность.
И в это мгновение я вдруг поразился, до чего глупо и бессмысленно мы растрачиваем отведенное нам время. Взять хотя бы этот вечер. Во всех смыслах он получился дерьмовым, но мы ведь даже и не попытались сделать его хоть чуточку приятным, а ведь пришли, чтобы объявить всем о том, что мы вместе. На деле же показали, как нас по разные углы растащило прошлое. И это вызывало какой-то внутренний протест. Я отчетливо осознал, что хорошо, прежде всего, должно быть нам. И не когда-то там в будущем, а вот прямо сейчас, в эту минуту. И вечер этот должен запомниться не извинившимся Прониным или моей оплошностью касательно предложения руки и сердца, а чем-то невероятно – прекрасным, веселым и красивым, чтобы моя девочка, сияла, словно звездочка от счастья и любви, и всем здесь присутствующим было мучительно – больно от того, что они так не могут. Поэтому вместо того, чтобы предложить ей уехать по-тихому, придвинулся поближе, и заглянув в осунувшееся личико, спросил:
– Устала?
– Нет. Просто… скучно немного.
– Пойдем тогда потанцуем? – подмигнув, предложил я. С Янки тут же слетел налет замученности и она уставилась на меня во все глаза.
– Ты серьезно? – уточнила недоверчиво. Я кивнул, она же огляделась вокруг и растерянно пробормотала. – Но никто же вроде не танцует.
– А тебе есть до них дело?
– Ну, нет, но ты же вроде как тоже не танцуешь, – оживившись, с улыбкой пожурила она меня.
– С тобой я делаю все, что обычно не делаю – такая вот тавтологическая беда, Ян Владимировна, – резюмировал я и поднявшись, протянул ей руку. – Пойдем, немного взбодрим это тухлое сборище, а то, как и ты, скоро помрут от скуки.
– Что-то я сильно сомневаюсь, что в тебе вдруг проснулся филантроп, – со смешком отозвалась она, принимая мое приглашение.
– Верно, – согласился я, и выведя ее на танцпол, прижал к себе, шепнув на ушко. – Я просто хочу потискать мою девочку.
Она засмеялась, прильнула всем телом и обвив мою шею руками, скользнула горячими губами по щеке.
– Я говорила, что ты самый охренительный мужик на свете? – прошептала насмешливо.
– Кажется, в прошлой жизни, – улыбнулся я.
– В этой ничего не изменилось, – прошелестела она, глядя мне в глаза. И в этом взгляде была целая вселенная. Мой мир, моя жизнь.
Медленно очертив костяшками пальцев ее скулу и не думая о том, что на нас устремлены взгляды всех присутствующих, я наклонился к ней и коснулся ее губ нежным поцелуем, забывая обо всем на свете: о людях вокруг, об этом дурацком вечере, о вчерашних обидах и недопонимании. В эту минуту в мире существовали только мы, и наша не убиваемая одержимость друг другом. И нам было так хорошо, что мы просто, как два дурака улыбались, покачиваясь на своей, никому не понятной, волне. А потом была какая-то быстрая музыка, я кружил Янку и, как и собирался, всячески тискал, на что она заливисто хохотала. Тухлое сборище оказалось не таким уж тухлым и вскоре все подтянулись к нам, так что вечер закончился на веселой ноте.
Домой мы возвращались на кураже, разгоряченные и раздразненные прикосновениями, взглядами и пошлыми обещаниями, поэтому не успели войти, как тут же набросились друг на друга.
Я жадно целовал ее, вылизывая сладкий ротик, наслаждаясь тем, как она неторопливо посасывала мой язык, сходя с ума от необходимости оказаться в ней. Не помню, как мы добрались до спальни, как снимал с нее платье, а с себя костюм – все пролетело, как в каком-то бреду. Меня захлестывало возбуждение. Целовал ее лихорадочно, облизывал каждый миллиметр тела, как какая-то дорвавшаяся до жратвы зверюга, кусал, посасывал до кровоподтеков, спускаясь все ниже и ниже. Она так эротично поскуливала, выгибаясь и нетерпеливо подталкивая меня, что у меня от желания перед глазами темнело.
Опустившись на колени возле кровати, добираюсь до сладкого местечка, и через трусики втягиваю густой запах, целую влажное кружево, дразня, но сам же не выдерживаю: сдвигаю рывком и чуть ли не рыча от удовольствия, провожу языком, слизывая ее возбуждение. Она протяжно стонет, зарывшись пальцами в мои волосы, и у меня дрожь проходит по телу. Так заводит…
Бл*дь, как же заводит! Я готов кончить от одного взгляда на нее.
Такая красивая, такая сексуальная, такая моя, для меня…
Лижу ее, пью, она заходится стонами, а потом вдруг отталкивает меня и поднявшись, впивается в мои опухшие, пахнущие ей губы, целует глубоко, жарко, влажно. Так влажно, что должно быть, пожалуй, противно, но мы перешли ту грань, за которой существовали два человека. Сейчас мы были одно и это был такой кайф, что ради него не то, что слюнями захлебнуться, ради него сдохнуть было не жалко. И я бы сдох, но в следующее мгновение она откинулась на спину, стянула трусики и разведя ноги в поперечном шпагате, добила меня, шепнув:
– Хочу тебя.
Я же залюбовался ей, ибо это было красиво. Нереально красиво и возбуждающе. Не отрывая голодного взгляда, снял трусы, а после без церемоний, вошел в нее мощным толчком. И потерялся в ощущениях, в этом ослепительном удовольствие. Где-то там на периферии мне хотелось быть с ней чутким, нежным, но у меня от нее так крышу рвало, что я терял всякий контроль, и отпустив себя, начал трахать.
Сильно. Глубоко. Жестко.
Но ей нравилось, она подмахивала и с каждым ударом моих бедер стонала все громче, и просила еще. И я давал: быстрее, глубже, сильней, скользя рукой по ее гладенькому лобку, по упругому животику, по пышной, колышущейся от каждого толчка, груди, сжимая напряженные соски, по тонкой шее, слегка поддушивая для остроты, после, касаясь пальцами ее, жадно хватающих воздух, губ, которые она чувственно облизывала, лаская мои пальцы, вбирая в свой ротик и посасывая в такт моим толчкам. И я улетал… Трахал ее рот пальцами, смотрел, как движется в ней блестящий от ее смазки член, и просто сатанел.
– Моя Яночка… Моя красивая девочка… Моя… – шептал я, как в бреду с каждым проникновением в нее.
– Да, – стонала она в ответ.
– Что да? – скользя большим пальцем по ее губам, цедил я, ускоряясь.
– Твоя, – захлебываясь наслаждением, отзывалась она, поддаваясь мне навстречу.
