Схватки с французами продолжались в течение 24-го и 25 мая. Сражение началось с артиллерийской канонады. Затем в дело вступила пехота. Бой шел за город Гутштадт, занятый противником. После упорной схватки французы начали отступать, русские их преследовали и вытеснили за Пассаргу, на левый ее берег. При этом в плен было захвачено до 1500 вражеских солдат…
В точности восстановить картину первого боя «кавалерист-девицы» очень трудно, так как большая часть полковых документов за 1807 год не сохранилась. Например, неизвестно, в каком из русских корпусов, указанных в диспозиции сражения у Гутштадта, находились коннопольцы 24 мая. Эскадрон ротмистра Каземирского, отправившись в начале мая из Гродно в Восточную Пруссию, присоединился не к полку, как пишет Надежда Андреевна, а к первому батальону полка, потому что в весенней кампании 1807 года участвовали лишь пять эскадронов коннопольцев: лейб-эскадрон, эскадрон Каземирского, эскадрон подполковника Буняковского, остальные два точно назвать нет возможности.
В это время Дурова вместе с Вышемирским уже находилась в лейб-эскадроне, или так называемом шефском, который являлся элитным подразделением данной воинской части. В него отбирали рослых (не менее 165 см), лучше всего обученных и самых храбрых солдат. Командовал лейб-эскадроном штабс-ротмистр Карл Христофорович Галиоф 1-й.
Эта фамилия в первом издании «Кавалерист-девицы…» (СПб., 1836) воспроизводится по-разному: на странице 93 – «Галер», на странице 140 – «Галеф». Также не совсем точно Дурова указывает его чин. Ротмистром Галиоф стал только 23 октября 1807 года, то есть уже после боевых действий в Восточной Пруссии.
В конном Польском полку Галиоф служил со дня его основания, с августа 1797 года, и начинал службу «товарищем», затем был «наместником» (унтер-офицером). А с ноября 1799 года – корнетом. Вместе с ним здесь находился его младший брат Людвиг. По своему происхождению Галиофы относились к польской шляхте Литовской губернии. Их отец имел 30 крепостных крестьян в деревне Дергани Гибрянского уезда. В 1807 году Карлу Христофоровичу исполнилось 30 лет. В сражении под Гейльсбергом он был контужен, но не оставил строя.
К Дуровой Галиоф относился хорошо, но без излишней сентиментальности. Он пожалел «товарища» Соколова, когда старослужащие хотели лишить его обеда, и вмешался в распределение еды в солдатской артели. Он посочувствовал Надежде Андреевне, когда летом 1807 года нелепо погиб ее верный боевой друг Алкид. Однако есть в книге эпизод, когда Дуровой «стало стыдно за Галефа»: ротмистр отправил «товарища» Соколова, который поздно вечером принес ему какое-то распоряжение из штаба, ночевать на… конюшню. «Вот прекрасная спальня!» – мысленно ответила ему Надежда Андреевна и гордо пошла ночью одна на квартиры своего взвода – в деревню, стоящую за лесом и полем ржи. Так как вечером шел дождь, то, проходя через поле, она промокла до нитки.
Карл Галиоф принадлежал к тем офицерам, которые четко разграничивали службу на войне и службу в мирное время. На войне военнослужащие – и солдаты, и офицеры – товарищи, все они равны перед лицом смерти: «вместе могли лежать на соломе». Но в мирное время субординация воздвигает между ними непреодолимую стену: «надобно соблюдать пунктуально все приличия и обязанности службы». Однако и в мирное время он не забывал о прошлых ратных трудах своих подчиненных.
В конце 1807 года в Польском полку получили приказ подготовить списки нижних чинов для награждения недавно учрежденным (13 февраля 1807 года) знаком отличия Военного ордена Св. Георгия Победоносца (это был крест из серебра размером 34,3×34,3 мм, на георгиевской ленте, впоследствии его часто называли солдатским Георгиевским крестом). Галиоф представил к награде 10 человек, больше, чем другие командиры эскадронов: Казимирский – 6 человек, Буняковский – 5 человек.
Эти списки дошли до наших дней. Согласно им, в бою под Гутштадтом отличились четыре солдат. В описании их подвигов фигурирует атака на французские батареи, которые защищала вражеская легкая пехота, «изгнание неприятельских егерей из леса», захват какой-то деревни и рукопашная схватка с колонной пехоты. Следовательно, Надежда Андреевна, пребывая в составе эскадрона Галиофа, должна была тоже скакать под выстрелами французских пушек на их позиции и, взяв пику наперевес, колоть орудийную прислугу. Потом, закинув пику за плечо, рубить саблей вражеских пехотинцев, топтать их лошадью, прогоняя с деревенской улицы. Но она об этом не написала. Вместо рассказа о простых и естественных для солдата в бою поступков, она украсила свое произведение замысловатой историей о спасении офицера.
«… Разъезжая, как я уже сказала, вблизи своего эскадрона и рассматривая любопытную картину битвы, увидела я несколько человек неприятельских драгун, которые окружив одного русского офицера, сбили его выстрелом из пистолета с лошади. Он упал, и они хотели рубить его лежащего. В ту ж минуту я понеслась к ним, держа пику наперевес. Надобно думать, что эта сумасбродная смелость испугала их, потому что они в то же мгновение оставили офицера и рассыпались врозь; я прискакала к раненому и остановилась над ним; минуты две я смотрела на него молча; он лежал с закрытыми глазами, не подавая знака жизни; видно, думал, что над ним стоит неприятель; наконец он решился взглянуть, и я спросила, не хочет ли он сесть на мою лошадь? «Ах, сделайте милость, друг мой! – сказал он едва слышным голосом; я тотчас сошла с лошади и с трудом подняла раненого, но тут и кончилась моя услуга; он упал ко мне на руку грудью, и я, чуть держась на ногах, не знала, что мне делать и как посадить его на Алкида, которого тоже держала за повод другою рукою; такое положение кончилось бы очень невыгодно для обоих, то есть для офицера и для меня, но, к счастию, подъехал к нам его полка солдат и помог мне посадить раненого на мою лошадь. Я сказала солдату, чтоб лошадь прислали в Коннопольский полк товарищу Дурову, а драгун сказал мне, что спасенный мною офицер, поручик Панин, Финляндского драгунского полка, и что лошадь мою тотчас пришлют. Офицера повезли к его полку, а я пошла к своему…»
Здесь много неясного и даже странного. Героиня пишет: «Разъезжая вблизи своего эскадрона». Но где же в таком случае стоял эскадрон, если недалеко от него очутились «НЕСКОЛЬКО ЧЕЛОВЕК НЕПРИЯТЕЛЬСКИХ ДРАГУН»? Значит, лейб-эскадрон штаб-ротмистра Галиофа находился на передней линии, недалеко от противника. Но это маловероятно. Обычно после атаки на неприятеля конница уходила за свою пехоту, чтобы восстановить порядок в шеренгах, вновь построить сомкнутый строй «колено о колено», который рассыпался при быстрой скачке. Если же подразделение ожидало сигнала к атаке, то каким образом далеко от передовой линии, в тылу у русских оказались несколько французских драгун и почему никто из коннопольцев, кроме самой Дуровой, не заметил их (они же были «вблизи» от эскадрона)? Ведь захватить эту группу не представляло для сотни вооруженных всадников никакого труда…
Знак отличия Военного ордена. Лицевая и оборотная сторона
Совершенно серьезно к этой истории отнесся А. И. Гри горович, автор книги «Исторический очерк Финляндского драгунского полка. 1806–1860 годы» (СПб., 1914). Он предпринял специальные изыскания в архивах, но поручика Панина нигде не нашел. Не было человека в таком чине и с такой фамилией ни в полковом расписании за 1806–1808 гг., ни в списках всех раненых офицеров, которые публиковались в то же самое время в газете «Санкт-Петербургские ведомости». Удивленный этим обстоятельством, Григорович счел необходимым дать в своем труде разъяснение: знаменитая писательница в знаменитом произведении упомянула доблестный Финляндский драгунский полк, но, видимо, ошиблась в фамилии его офицера.
