Из письма А. Дурова, отца Надежды Черновой, от 27 августа 1807 года.
«… (сначала – подробности о болезни и смерти его жены – А.Б.). Ради Бога узнайте об Надежде и дайте ей об этом знать; она верно приедет домой… будет детям матерью, а мне другом; я ее очень люблю…»
«Кавалерист-девица» узнала об этой переписке уже после встречи с Александром I, когда побывала в гостях у своего дядюшки. В книге она изложила следующую версию: «Получа письмо свое обратно, отец мой послал его к дяде в Петербург и просил узнать, в живых ли я. Дядя показал это письмо кому-то из знакомых ему генералов, и таким образом дошло оно до государя…»
Генералы, якобы знакомые Дурову-младшему, здесь совершенно ни при чем. Сознавая всю серьезность этой ситуации, Николай Васильевич подал официальное прошение в канцелярию Его Величества (оно не сохранилось), и по этому прошению для императора был подготовлен доклад 28 сентября 1807 года:
«Коллежский советник Дуров, в Вятской губернии в городе Сарапуле жительствующий, ищет повсюду дочь Надежду по мужу Чернову, которая по семейным несогласиям принуждена была скрыться из дому и от родных своих, и от которой было письмо из Гродно, что она, записавшись под именем Александра Васильева сына Соколова в конной Польской полк, служит товарищем и была во многих с неприятелем сражениях. Отец ея и брат его, в Санктпетербурге находящийся, всеподданнейше просят Высочайшего повеления о возвращении им сей несчастной».
Само собой разумеется, что Дурова не была заинтересована в публикации этого прошения. Вместо возвышенных объяснений побега из дома: свобода личности и равенство полов – ее родные выдвигали бытовую причину: «по семейным несогласиям», то есть поссорилась с мужем и потому ушла в солдаты. Есть в документе и другая, не менее важная деталь. Теперь, когда Дурова-Чернова приняла присягу, надела мундир и числится в строевых чинах воинской части, ни ее муж, ни ее отец не имеют более права распоряжаться по своему усмотрению судьбой беглянки. Она стала «государевым человеком» и для ее возвращения домой требуется «Высочайшее повеление». Об этом они всеподданнейше и просят царя.
Наверное, в канцелярии Его Величества прошение братьев Дуровых произвело эффект разорвавшейся бомбы. Еще бы! Оказывается, в рядах императорской армии уже несколько месяцев находится женщина и никто до сих пор не сообщил об этом высшему начальству. С какой целью она надела мундир и какова в таком случае нравственность солдат и офицеров, если они позволяют быть рядом с собой в строю, под священными воинскими знаменами существу противоположного пола?
Александр Павлович, прежде всего, пожелал скрыть от общества эту скандальную историю. В Витебск, в штаб-квартиру армии, командование которой после смещения барона Бенигсена было вверено генералу от инфантерии графу Буксгевдену, отправился действительный тайный советник Василий Степанович Попов. Бывший управляющий Кабинетом Ее Величества Екатерины II, он не раз выполнял конфиденциальные поручения русских монархов.
Видимо, в середине октября 1807 года Попов прибыл в Витебск. Он, судя по всему, не имел при себе никаких писем, касающихся розыска коннопольца Соколова, а передал всю эту историю Буксгевдену на словах. Поручить расследование щекотливого дела можно было только проверенному, надежному человеку, и такой человек в штаб-квартире армии нашелся. Это был адъютант главнокомандующего молодой поручик Александр Иванович Нейдгардт (1784–1875 гг.). Он происходил из эстляндских дворян, в 1798 году был произведен в прапорщики Фридрихсгамского гарнизонного полка, в 1803 году переведен в Невский мушкетерский полк, а в начале 1807 года назначен адъютантом в штаб генерала от инфантерии графа Буксгевдена. Этот важный поворот в карьере армейского офицера произошел благодаря связям его старшего брата Павла Ивановича Нейдгардта, капитана свиты Его Императорского Величества по квартирмейстерской части, обратившего на себя внимание начальства в походе русской армии в Австрию.
В октябре 1807 года перед поручиком А. И. Нейдгардтом стояла нелегкая задача: он должен был провести дознание в конном Польском полку, но так, чтобы нижние чины и офицеры этого полка не догадались о его причинах. Дело в том, что согласно «Воинскому Артикулу», своеобразному уголовному кодексу для военнослужащих того времени, составленному еще Петром Великим, инкриминировать Дуровой подделку документов и самозванство (чем и является с точки зрения современного законодательства ее деяние) было невозможно. Такие статьи в петровском «Воинском Артикуле» отсутствовали. Но там была глава «о содомском грехе, насилии и блуде». Артикул 175-й гласил: «Никакие блудницы при полках терпимы не будут, но ежели оные найдутся, имеют оные без рассмотрения особ, чрез профосов раздеты и явно изгнаны быть». Следовательно, поручику требовалось установить только один факт: занималась ли Надежда Андреевна проституцией, надев военный мундир и приняв присягу?
Поскольку дознание о «товарище» (или унтер-офицере) Соколове в соответствии с волей государя являлось секретным, то и вопросы, которые задавал строевым чинам Польского полка адъютант, были разными. Например, шефу полка генерал-майору П. Д. Коховскому он сообщил, что Соколов – на самом деле женщина и это известно императору. Коховский, не поверив своим ушам, вызвал «кавалерист-девицу» к себе. Об этом разговоре Дурова пишет в книге: «Хотя мне только семнадцать лет, однако же я имею уже столько опытности, чтобы угадать тотчас, что Коховский знает обо мне более, нежели показывает…»
Передать же сенсационную информацию солдатам и офицерам Нейдгардт не имел права и потому, видимо, просто собирал сведения о Соколове, расспрашивая о его поведении в походе, на поле боя, в лагере. Из ответов однополчан Надежды Андреевны ему сразу стало ясно, что главный и самый страшный пункт обвинения отпадает, так как коннопольцы не знали, что рядом с ними служит женщина.
Тем не менее «кавалерист-девицу» подвергли аресту: «Однако ж мне велено отдать свою лошадь, седло, пику, саблю и пистолеты в эскадрон…» Слово «арест» фигурирует в ее книге на следующей после этого замечания странице: «Главнокомандующий встретил меня с ласковою улыбкою и прежде всего спросил: “Для чего вас арестовали, где ваша сабля?” Ясно, что Нейдгардт в данном случае превысил свои полномочия. Ему никто не поручал давать оценку поступку Дуровой-Черновой. Он же заведомо считал ее преступницей, вел себя по отношению к героине вызывающе, всячески демонстрировал ей свое презрение, когда вез из полка в штаб армии. Легко представить себе, как переживала Надежда Андреевна, столкнувшись с таким поведением молодого офицера.
Однако она в своей книге пишет о его проделках очень осторожно.
Похоже, во время работы над рукописью «кавалерист-девица» знала, что бывший поручик стал лицом, приближенным к царю Николаю. Доверие императора Нейдгардт снискал в трудный день 14 декабря 1825 года, при подавлении мятежа на Сенатской площади. В 1826 году он – генерал-адъютант, в 1829-м – генерал-лейтенант, в 1830 году генерал-квартирмейстер (т. е. начальник) Главного штаба Его Императорского Величества. Современники характеризовали Александра Ивановича по-разному: то как мелочного педанта и ярого службиста, то как человека «низкопоклонного до подлости перед сильными и влиятельными личностями, но деспотически грубого со всякими подчиненными, не имевшими покровителей…»
