Михаил Михайлович Станкович, под командованием которого Дурова служила, видимо, в 1810 году вплоть до перевода в Литовский уланский полк, происходил из штаб-офицерских детей Екатеринославской губернии, крепостных крестьян не имел. Он поступил на военную службу в возрасте 20 лет в Мариупольский легкоконный полк кадетом. В первый офицерский чин был произведен через пять лет, в 1792 году. После этого он некоторое время занимал должность полкового квартирмейстера, затем перешел из военной службы в статскую (титулярный советник). В марте 1804 года по Высочайшему повелению был пожалован чином штабс-ротмистра и вернулся в Мариупольский гусарский полк. При Дуровой М. М. Станкович имел чин ротмистра, а в марте 1810 года стал майором и командиром запасного эскадрона.
Во время войн с французами (1812–1814 гг.) Михаил Михайлович заслужил три ордена: Св. Георгия 4-й степени, Св. Анны 2-й степени и Св. Владимира 4-й степени. Кроме того, за боевые отличия он был пожалован вне очереди чином подполковника (сентябрь 1813 г.).
Надежда Андреевна упомянула фамилию Станковича на страницах своей книги более 30 раз в самых разных ситуациях. То на балу он рекомендует ее графу Аркадию Суворову: «Он, ваше сиятельство, боится женщин, стыдится их, не любит и не знает ни по каким отношениям…»; то дает ей житейские советы: «Куда не посылают, не напрашивайся, куда посылают, не отказывайся»; то отправляет в рискованную командировку (искать беглых солдат) на польскую территорию; то приглашает ехать вместе с ним к их общему знакомому подполковнику Павлищеву, эскадрон которого квартирует в другом городке; то на конных учениях по стрельбе из пистолета делает ей жесткий выговор за нечаянно пораненную строевую лошадь.
Дурова с большой симпатией отзывается об этом человеке, хотя служба под его началом не была для нее легкой. Станкович, лихой гусар и ревностный служака, любил устраивать своему эскадрону внеплановые учения, после которых он щедро награждал отличившихся и наказывал провинившихся.
Надежда Андреевна занимала в эскадроне майора Станковича должность командира взвода. Под ее началом находилось 3 унтер-офицера и 30–36 рядовых, 28–32 строевых лошади. Круг обязанностей взводного командира в конном полку Александровской эпохи был четко определен в приказе, данном 28 октября 1808 года инспектором всей русской кавалерии Цесаревичем Великим князем Константином Павловичем:
«Хотя и сказано в Уставе, чтобы вверять взводы гг. офицерам по старшинству их, но не смотря на оное, препоручать взвод по достоинству, господам же офицерам наипрележнейше смотреть за вверенными им взводами как в рассуждении поведения людей, так во всякой малейшей во всех частях подробности, поелику власть полкового командира простирается на эскадронных, а сих последних на взводных офицеров, но в случае ежели что-нибудь замечено будет неисправного в эскадроне, за сие наистрожайше взыскано будет не токмо на эскадронном командире, но и НА ВЗВОДНОМ ОФИЦЕРЕ…»
Как следует из этого приказа, взводные офицеры являлись самыми ближайшими наставниками и начальниками солдат и должны были отвечать как за строевую их подготовку («чтобы люди были совершенно выправлены поодиночке, дабы каждый солдат основательно знал свою должность во всех родах службы, как пешком, так и верхом… чтобы люди, сидя верхом, имели вид непринужденный… чтобы каждый человек умел порядочно ехать в тот аллюр, как приказано будет, не теряя позитуры…»), так и за состояние строевых лошадей, за их выездку и за выполнение ими строевых эволюций.
Существовали различные суждения о действиях взводных командиров в боевой ситуации. Одни утверждали, что «офицер – не мясник, его дело следить за порядком во вверенном ему подразделении». Другие говорили, что «лошадь офицера лучше солдатской, сабля – ничуть не тупее, и честь должна указать ему его место…»
Представившись полковому сообществу, познакомившись с личным составом своего взвода, корнет Александров предался неспешному и размеренному течению повседневной армейской жизни и чувствовал себя при этом превосходно. «Дни мои проходят весело и безмятежно», – писала о службе в гусарах «кавалерист-девица». Множество деталей и подробностей этой жизни осталось в ее памяти. Они нашли свое место в ее романтическом повествовании о романтической Александровской эпохе, придав ему точность и силу документа.
«Встаю всегда с рассветом и тотчас иду гулять в поле; возвращаюсь перед окончанием уборки лошадей, то есть к восьми часам утра… – сообщает о начале своего рабочего дня Дурова. – В квартире готова уже моя лошадь под седлом; я сажусь на нее и еду опять в поле, где учу взвод свой часа с полтора…»
Часам к двенадцати дня учения в поле или в манеже, как правило, заканчивались. Лошадей «выхаживали», то есть водили шагом минут двадцать, чтобы они обсохли после быстрых движений, и только потом ставили в конюшни. В первом часу дня в полках трубили сигнал на вторую дачу корма, и тогда животные получали еще один гарнец овса, честно заслуженного в трудах. Солдаты шли к обеду.
Армейской офицерской традицией являлись общие трапезы. Дурова пишет о них: «…после этого уезжаю в штаб или к эскадронному командиру». Эскадронные командиры обычно держали открытый стол для обер-офицеров своего подразделения. Благодаря воспоминаниям Д. В. Давыдова можно довольно подробно описать питание одного из эскадронных командиров Александровской эпохи – Якова Петровича Кульнева который, будучи майором, более семи лет командовал эскадроном в Сумском гусарском полку, а с 1806 года на той же должности служил в Гродненском гусарском полку.
«Из скудного жалованья майорского (464 рубля и 156 рублей на “рацион” в год. – А.Б.)… уделял треть на содержание дряхлой и бедной матери своей… – пишет Давыдов. – Другую треть употреблял он на необходимые потребности для военного человека: мундиры, содержание верховых лошадей, конной сбруи и прочего; наконец последнюю треть – на пищу себе. Эта пища состояла из щей, гречневой каши, говядины или ветчины, которую он очень любил. Всего этого готовилось у него ежедневно вдоволь на несколько человек. “Милости просим, – говаривал он густым и громким своим голосом, – милости просим, только каждого гостя со своим прибором, ибо у меня один”».
Но младшие офицеры часто устраивали и свои обеды, «без седых усов», как писал один из корнетов Уланского Цесаревича Константина Павловича полка в 1806 году:
«Кто из нас был при деньгах, тот и приказывал стряпать дома. Эти корнетские обеды не отличались гастрономическим изяществом, но были веселее стотысячных пиров. Щи, каша, биток или жаркое составляли нашу трапезу; стакан французского вина или рюмка мадеры, а иногда стакан пива – и более нежели довольно! Но сколько тут было смеха и хохота для приправы обеда, сколько веселости, шуток, острот!..»
В шесть часов вечера трубачи в гусарских полках играли сигнал к вечерней чистке лошадей. Нижние чины, надев кителя и фуражные шапки, опять шли на конюшню. Вечерняя чистка, как и утренняя, продолжалась час, и на ней должны были присутствовать взводные командиры. Затем лошадей поили, последний раз давали им овес и сено, убирали конюшни и стелили в стойлах солому. После этого в эскадронах делали перекличку личного состава. В девять вечера трубачи играли вечернюю «зорю», на этом трудовой день кавалеристов завершался.
